Я повернулся к Горлову и подмигнул.
…Когда я помогал ему забираться в наши сани, он все еще изумленно бормотал:
— Ну, знаешь… я такого от тебя не ожидал…
Сани лихо рванулись с места, а Горлов, не в силах сдержать радости, заорал так, что, наверное, слышали и в Москве:
— Я вернулся в Россию с гением!
Когда Петр подвез нас к «Белому гусю», Горлов поднялся с пола саней, куда сполз во время поездки, отряхнулся и с достоинством шагнул из саней. К сожалению, он не попал на подножку и растянулся на скользком тротуаре. Петр, никак не отреагировав на это, свистнул и умчался прочь, оставив меня помогать графу подняться на ноги.
Горлов вытер рукавом кровь, текущую из носа, и, увидев гостеприимно освещенные окна таверны «Белый гусь», гаркнул «Ага!» и решительно направился туда. Я не пытался удержать его, по опыту зная бесполезность таких попыток. Кроме того, я и сам был настолько возбужден событиями этой ночи, что лечь спать было просто невозможно.
Едва мы зашли в таверну, как все знакомые при виде наших мундиров разразились приветственно-одобрительными возгласами. Горлов приказал налить всем по чарке водки, и в таверне стало уютно, как бывает уютно в компании друзей.
Но не прошло и получаса, как хозяин гостиницы принес мне письмо. Распечатав конверт, я прочел короткое послание: «Приходите немедленно. Один. Белый дом в конце улицы. Письмо сожгите. Лорд Шеттфилд».
* * *
Идти по заледеневшему неровному тротуару было трудно, и я вышел на дорогу. Впрочем, все, кто в этот час был на улице, также передвигались с трудом, поскольку были пьяны. Я заметил двух шведов, что-то горячо обсуждавших у давно закрытой булочной, и трех немцев, с хохотом командовавших двумя проститутками, которые в свою очередь орали песню на французском. Горлов утверждал, что любая шлюха в Санкт-Петербурге, независимо от происхождения, выдает себя за француженку. Голос самого Горлова было слышно даже на улице, — он рассказывал армейские байки.
Улица, на которой стоял «Белый гусь», была застроена современными трехэтажными зданиями, в которых размещались гостиницы, магазины и таверны. Но наряду с ними были дома и победнее, где находились бордели, из которых сейчас доносились пьяные вопли, смех, ругань.
— Развлечься не хотите? — спросил по-французски тихий женский голос.
Я обернулся, всматриваясь в темный дверной проем ближайшего дома. Там стояла женщина, закутанная в шубу. Я вздохнул и, вынув из кармана последнюю монету, протянул ей. Тонкая рука забрала монету, а я зашагал дальше, тревожно вслушиваясь в ночные звуки темной улицы. Где-то сзади со звоном разбилось стекло и послышались проклятия. Один раз мне показалось, что рядом со мной мелькнула чья-то тень, но, сколько я ни оглядывался, так никого и не увидел. И зачем Шеттфилду понадобилось так срочно меня видеть?