Горлов молчал. Я подошел к нему и тоже попытался рассмотреть себя в зеркале, но Сергей полностью заслонил его.
Я взглянул на Тихона, но тот застыл, не сводя глаз с Горлова.
Пауза затягивалась, и я, кашлянув, заметил:
— Надеюсь, за нами пришлют карету.
— Нет, — подал голос Горлов. — Тихон, пусть найдут Петра. Он повезет нас во дворец.
Горлов, наконец, повернулся ко мне, и я увидел влажную дорожку у него на щеке и алмазную слезу, блестевшую в усах.
Когда Петр лихо подогнал карету, запряженную четверкой лошадей, к «Белому гусю», он не сразу признал нас в новых мундирах и шапках, но когда понял, что это мы, у него изо рта вывалилась трубка.
Мы подошли к карете. Петр дружески улыбнулся мне и поднял выпавшую трубку. До меня донесся знакомый аромат.
— Табак? — спросил я по-русски. — Виргинский?
— Да.
— Новый? — Я подивился, где он смог раздобыть его.
— Нет, — покачал головой Петр. — Ваш.
Мой? И тут до меня дошло, что он курит этот табак только при мне, чтобы подчеркнуть свою признательность. Я был так тронут, что даже не сразу сообразил, что весь этот короткий разговор был на русском.
Уже в карете Горлов искоса взглянул на меня и, глубоко вдохнув холодный воздух, сказал:
— Ну что ж, значит, едем ужинать с государыней всея Руси?
— Мои поздравления, дружище.
— Тебе тоже.
— Что, собственно, происходит?
— В каком смысле?
— Кому-то мы очень нужны. Это форма для нас уже слишком.
— Для императрицы ничего не слишком, но я тебя понял.
* * *
Уже стемнело, а мы все неслись по широким прямым улицам и по бесчисленным мостам через такие же бесчисленные каналы.
Если у «Белого гуся» нашей карете уступали дорогу и оглядывались, то ближе ко дворцу, где было много других экипажей, на нас едва обращали внимание.
Ворота дворца поражали скорее своей массивностью, чем благородным изяществом, как у других королевских домов, которые я видел, путешествуя по Европе.
Петр высадил нас у колонн перед входом, и мы договорились, что, если понадобится, найдем его в царских конюшнях.
Вооруженные швейцары в соболиных шапках, украшенных драгоценными каменьями, провели нас в огромное фойе. На стенах висели гобелены в английском стиле, а на черном мраморном полу был постлан узкий толстый ковер, убегавший в глубину зала.
Один из охранявших дворец солдат ушел куда-то, но скоро вернулся со своим начальником, сержантом. Я сразу узнал его. Это он привел солдат, которым мы передали пленного казака. Мне было интересно узнать о судьбе последнего, и, пока мы шли по залу, я спросил об этом у сержанта, но он, похоже, не понимал по-французски и вопросительно посмотрел на Горлова. Тот перевел, и сержант, заулыбавшись, что-то ответил ему по-русски, а потом, обращаясь ко мне, добавил несколько слов на ломаном французском: