– Мы разрешили! – Юрковский рассердился. – Не мы, а эти лондонские дурачки. И теперь сами не знают, что делать…
– Ты генеральный инспектор, тебе и карты в руки, – сказал Быков.
Юрковский некоторое время молча смотрел в бумаги.
– Душу выну из мер-рзавцев! – сказал вдруг он и снова зашумел машинкой.
Юра уже знал, что такое спецрейс 17. Кое-где в огромной сети космических поселений, охватившей всю Солнечную систему, происходило неладное, и Международное управление космических сообщений решило покончить с этим раз и, по возможности, навсегда. Юрковский был генеральным инспектором МУКСа и имел, по-видимому, неограниченные полномочия. Он обладал правом понижать в должности, давать выговоры, разносить, снимать, смещать, назначать, даже, кажется, применять силу и, судя по всему, был намерен делать все это. Более того, Юрковский намеревался падать на виновных как снег на голову, и поэтому спецрейс 17 был совершенно секретным. Из обрывков разговоров и из того, что Юрковский зачитывал вслух, следовало, что фотонный планетолет «Тахмасиб» после кратковременной остановки у Марса пройдет через пояс астероидов, задержится в системе Сатурна, затем оверсаном выйдет к Юпитеру и опять-таки через пояс астероидов вернется на Землю. Над какими именно небесными телами нависла грозная тень генерального инспектора, Юра так и не понял. Жилин только сказал Юре, что «Тахмасиб» высадит Юру на Япете, а оттуда планетолеты местного сообщения перебросят его, Юру, на Рею.
Юрковский опять перестал шуметь машинкой.
– Меня очень беспокоят научники у Сатурна, – озабоченно сказал он.
– Умгу, – донеслось из-за газеты.
– Представь себе, они до сих пор не могут раскачаться… э-э… и взяться наконец за программу.
– Умгу.
Юрковский сказал сердито:
– Не воображай, пожалуйста, что я беспокоюсь за эту программу оттого, что она моя…
– А я и не воображаю.
– Я думаю, мне придется их подтолкнуть, – заявил Юрковский.
– Ну что ж, в час добрый, – сказал Быков и перевернул газетную страницу.
Юра почувствовал, что весь разговор этот – и странная нервозность Юрковского, и нарочитое равнодушие Быкова – имеет какой-то второй смысл. Похоже было, что необозримые полномочия генерального инспектора имели все-таки где-то границы. И что Быков и Юрковский об этих границах великолепно знали.
Юрковский сказал:
– Однако не пора ли пообедать? Кадет, не могли бы вы вакуумно сварить обед?
Быков сказал из-за газеты:
– Не мешай работать.
– Но я хочу есть! – сказал Юрковский.
– Потерпишь, – сказал Быков.