— Да Ленин далековато, — в тон Сыромятникову поддакнул Маркел.
— Все понимаешь, язви тя в душу-то, а притворяешься, — выругался Кузьма на чалдонский лад и рассмеялся.
* * *
Так и шел Маркел, где днем, где ночью, от одного людского жилья к другому, а конца пути не было видно...
Подкатили рождественские праздники — веселые, разгульные деньки. Теперь можно было в любое село зайти без опаски, под видом колядовщика.
Колядовщики и славильщики об эту пору ходили толпами, из деревни в деревню, — попробуй в этой кутерьме разобраться, где свои, где чужие. Да и разбираться было некому: мужики находились в беспробудном похмелье.
Маркел решил воспользоваться случаем, чтобы запасти харчишек на дальнейшую дорогу. Шибко изголодался он за последнее время: кормился случайными подачками, а то подрабатывал у каких-нибудь одиноких вдов да стариков — дрова помогал пилить, пригоны очищать от навоза...
А тут — случай такой... Даже радостно стало на душе, будто вернулся он в свое детство, когда шумной мальчишеской ватагой ходили по дворам, набив карманы овсом и житом, и, переступив порог очередной избы, горстями пуляли зерно в притворно испуганных хозяев, приговаривая: «Уродися, жито, чтоб жилося сыто! Жито и овес — чтоб в оглоблю рос!»
А потом хором начинали «славить»:
Славите, славите,
Вы ничо не знаете?
Мы зачем пришли:
За копеечкой!
Не дадите пирога —
Мы корову за рога!
Не дадите булку —
Выведем на улку!
Дети пели шуточные «славки» да «колядки», а взрослые парни и девки — длинные песни-молитвы во славу Христа и хозяев дома.
Маркел помнил эти песни и, зайдя в первую же избу, стесняясь до слез, затянул одну хриплым простуженным голосом.
В избе было сумрачно и необычайно тихо, и, лишь привыкнув маленько к темноте, Маркел разглядел множество любопытных ребячьих глаз, которые смотрели на него отовсюду: с лавок и топчанов, с печки и полатей, даже из-под стола. Изба до отказа была набита детишками, частью — голопузыми, частью — в одних замызганных холщовых рубашонках.
«Вот это да-а! — поразился про себя Маркел. — Занесла меня сюда нелегкая... Сколько же их тут? Поди, поболе дюжины?» И только теперь заметил хозяина и хозяйку, неподвижно сидевших в кути.
— С рождеством Христовым вас, — промямлил он, отвешивая земной поклон.
— Тебя тоже, добрый человек, — скрипучим голосом отозвался хозяин, а баба стала шарить в кути, извлекла откуда-то на свет божий завернутый в рукотер черный пирог, отломила половину. Пирог был еще парной, запахло кислой капустой, ребятишки, как по команде, повернули головы, жадно уставились на руки матери.