Грянул оркестр, и красноармейцы прошли, чеканя шаг. В своих мемуарах Черчилль писал: «Был произведен смотр большого почетного караула, безупречного в отношении одежды и выправки. Он прошел перед нами после того, как оркестры исполнили гимны трех великих держав, единство которых решило судьбу Гитлера. Меня подвели к микрофону, и я произнес короткую речь».
Не успел пройти почетный караул, как я шагнул к Черчиллю и на английском языке попросил его сказать несколько слов перед микрофоном кинохроники. Как и предполагал, для Черчилля это не было неожиданным. Он подошел к микрофону и сказал:
— Мы полны решимости продолжать борьбу рука об руку, какие бы страдания, какие бы трудности нас ни ожидали, продолжать рука об руку, как товарищи, как братья до тех пор, пока последние остатки нацистского режима не будут превращены в прах, оставаясь примером и предупреждением для будущих времен.
Я выключил камеру, но чуть было не совершил большую ошибку, меня выручил нарком иностранных дел, повелительным кивком указав на Гарримана. Быстро подойдя к Гарриману, я попросил его тоже сказать несколько слов, он сказал:
— Президент Соединенных Штатов Америки поручил мне сопровождать премьера Великобритании во время его важнейшей поездки в Москву в этот решающий момент войны. Президент США присоединится ко всем решениям, которые примет здесь господин Черчилль. Америка будет стоять вместе с русскими рука об руку на фронте.
Черный лимузин с зеленоватыми стеклами, круто развернувшись, резко затормозил против группы встречающих. Когда я снимал Черчилля, входящего в машину, он задержался у дверцы, повернулся, пристально взглянул в аппарат и поднял перед своим лицом два пальца — средний и указательный, растопырив их в виде латинской буквы V. Это означало Viktoria — победа. Задержавшись на несколько мгновений с поднятой в этом жесте рукой, Черчилль улыбнулся в объектив камеры и полез в машину.
Мы еще не знали тогда значения этого общепринятого на Западе жеста и по наивности возрадовались, решив, что два пальца означают «второй фронт»…
* * *
В своих воспоминаниях Черчилль писал: «Молотов доставил меня в своей машине в предназначенную для меня резиденцию, находящуюся в восьми милях от Москвы, — в государственную дачу № 7. Когда мы проезжали по улицам Москвы, которые казались очень пустынными, я опустил стекло, чтобы дать доступ воздуху. К моему удивлению, обнаружил, что стекло толщиной более двух дюймов. Это превосходило все известные мне рекорды: „Министр говорит, что это более надежно“, — сказал переводчик Павлов. Через полчаса с небольшим мы прибыли на дачу».