Здесь я толокся на берегу и уловил этот момент. Понял что случилось. А как не понять? От парня вдруг несёт чесноком за версту.
Сразу прибежал с криком «блин маслянистый». Приглядывал со стороны за барахлишком? Особо заинтересованный?
– А-а-а! Кто посмел наши священные сосуды трогать?!
Первым делом — свои. Умника-таможенника — к лекарю:
– Промывание желудка. 2 чайные ложки соли на литр воды. (Факеншит! Чайных ложек здесь нет!) С пальцев — смыть с мылом. (Слава богу, хоть мыло у меня есть) Клизму — вне очереди! Бегом! Теперь с тобой. Это — что?
Опять… зудёж, звиздёж и юлёж.
«Я — не я, корова — не моя» — старинная русская стратегия. Когда попался «на горячем».
Лампадки — ихние, но вот внутри… «Не знаю, не ведаю». Врёт. Хорошо видно облегчение, когда я взялся за другие сосуды. Знает, что с начинкой — только один.
Чимахай голый прибежал, в одной руке — срам, в другой — горшок. Пока пустой. Ему первому клизму вкатили.
– Ты пошто сосуды церковные опаганил?!
– Я опоганил?! Это что?
– Елейник. Внутрь наливают елей…
– Что внутри сейчас?
– Да ничего! Пустые они! Как с епископского двора принесли, так и не трогали. О-ой… я… погоди тут, надобно мне…
Чимахай бычился-бычился, да и убежал. Понос-то… не переспоришь. А «блина» я взял жёстко.
– Так ты, значит, брат Сосипатр? Сщас ты у меня своего «патра»… попробуешь.
Повязал, разложил и предложил ему продегустировать. Наполнителя с того елейника.
О как… А субъект-то из другого монастыря — Борисо-Глебского.
Я про это уже… На месте убийства святого князя Глеба возле Смоленска стоит монастырь. Одна из самых почитаемых обителей «Святой Руси». Соответственно — богатая. И насквозь «блатная». Попасть туда нормальному человеку со стороны — нереально. А уж удержаться… Или — «лапа волосатая», или — «ума много».
Дурдом. У меня здесь. С одной стороны моего таможенника крутым рассолом из всех отверстий выворачивает, с другой — три здоровых мужика за углом избы на горшках сидят.
Тужатся, орут, будто рожают кого-то. А звать его… Катарсис.
Аристотель так и описывал: трагедия, вызывая сострадание и страх, заставляет зрителя сопереживать, тем самым очищая его душу, возвышая и воспитывая его.
Вот сели они в рядок и… со-переживают. Одновременно воспитываясь и очищаясь.
Тут, под руками, этот визжит. Жрать, понимаешь, своё порошковое добро — не хочет. Обделался… фундаментально. Я, честно, думаю, что клизма такого бы результата не дала. Запах…
Я ему по-хорошему:
– Колись, падла. Зачем отраву притащили?
А он мне, нагло так, «дурочку включил». Вздумал «Священным Писанием» от меня отбиться. Эх, дядя, ты бы лучше чем-нибудь фугасно-осколочным попробовал…