— Нет, но тюрьма…
— Я говорил — этот мир не для беглых рабов. Рано, или поздно их ловят, ловят, чтобы вернуть хозяевам. Мне повезло, Флостеры сейчас на другой планете, однако они летят сюда. Машинное отделение мне обеспечено.
— Постой, я же вернулся как раз для этого — помочь тебе!
— Как?
— Так же, как перенесся сюда. Подойди ближе.
Антон покорно пополз к Дункану.
Тот занимался довольно странным делом — вытянув перед лицом раскрытую ладонь, внимательно смотрел на нее.
Недолгое пребывание в камере, похоже, подействовало на психику парня.
Левицкий не успел додумать мысль. Неожиданно на него повеяло холодом, затем накатило смутно знакомое ощущение удушья, Антон почувствовал, что он… падает. Инстинктивно, он схватился за Дункана.
Первое, что увидел Антон, когда открыл зажмуренные от страха глаза — свет. Яркий и какой-то… домашний, он лился, вытекал из высоких окон, он пронизывал воздух, предметы, тысячами лучиков впивался в самого Антона, возвращая его к жизни, возвращая само желание жить.
— Где мы?
Даже более чем странный способ путешествия мало занимал Левицкого. Слишком разителен был контраст между камерой и представшим местом.
Большая комната, ковры, мебель. В той, прошлой, обеспеченной жизни, Антон Левицкий, наверняка, скривил бы нос, обозвав жилище: халупой. Теперь, в этой, оно казалось ему палатой дворца, райскими чертогами.
— На Земле.
— На Земле… планете Земля?
Ужели месяцы недоедания и неделя камеры сыграли с ним злую шутку. Рассудок — бич и утешение узника, не выдержал…
— На Земле, не сомневайся, — Трегарт, видимо, понял его состояние. — Это моя… не важно. Там — душ, в шкафу — вещи, в соседней комнате — телефон. Позвонишь — тебя заберут.
— На Земле, на Земле! — словно заклинание, повторял Антон.
Трегарт, между тем, прошелся по комнате. Взял фото с журнального столика, подержал в руках, словно раздумывая, что с ним делать. Поставил на место.
— Оставайся, чувствуй себя, как… ты и есть дома. А мне пора.
— Постой, куда?
— У меня теперь другой дом.
— Какой другой, если мы на Земле, если мы, правда, на Земле, да я тебя… озолочу! У нас, у тебя, с этой минуты ни жизнь — рай!
— Нет, — улыбнулся Трегарт. — Это — твой рай, мой совсем в другом месте. Прощай. Мне, действительно, пора.
И снова он замер, как в камере, уставившись на ладонь.
На этой ладони что-то лежало, что-то знакомое…
Повеяло холодом…
Неизвестно откуда в закрытом помещении взялся ветер.
Как в камере, Антон закрыл глаза.
Когда он открыл их — в комнате никого не было.
11.
Исполняющиеся пророчества, сбывающиеся знамения, плюс расплодившиеся глашатаи — от убогих калек, до высокопоставленных горожан.