И всё же, даже сейчас, как я вновь была холодна к нему, когда я хотела, чтобы он поскорее ушёл, я всё равно любила его. От его упрямства и настойчивости исходило что-то одурманивающее, обольщающее и гипнотизирующее, его гнев вызывал во мне какое-то страстное желание разозлить его ещё больше. Затем это желание сменялось внезапной робостью и покладистостью.
Вот и сейчас моё ожесточившееся против него сердце, вдруг смягчилось. Очень нежно я взяла его большую, тяжёлую руку и принялась ласкать её осторожно, почти боязливо. Артур опустил глаза, наблюдая за моими действиями. Лицо его расслабилось. Сначала мои тонкие пальцы блуждали, словно любопытствуя, по тыльной стороне ладони, почти не касаясь её. Затем я обхватила его запястье, вкрадчиво и испытующе исследуя все выпуклости и впадины.
Но Артур не мог долго терпеть такую ласку. Он задрал голову, прикрыл веки и крепко стиснул мои пальцы. Вздрогнув, я взглянула на него. С закрытыми глазами и чуть приоткрытым ртом его лицо выражало полный покой и в то же время будто было озарено изнутри каким-то особым нежным чувством.
В уголках моих глаз собрались новые слёзы.
- Всё с тобой будет хорошо, - прошептала я, едва не давясь этой ложью. - Всё у тебя впереди: и победа, и радость, и счастье.
Я говорила и говорила, ежеминутно ощущая в мозгу какую-то пульсацию, подёргивание каждого нерва, сухость в горле, словно приглушённый огонь тлел у меня глубоко внутри. Я громоздила одну ложь на другую, а у самой звоном в ушах отдавались слова Мерлина: «Он умрёт в одиночестве, окруженный бездыханными телами своих верных рыцарей».
Наконец мои слова, призванные усмирить бурные воды тревоги, иссякли, и я замолчала. Артур вдруг выпустил мою руку и отстранился. Когда он открыл глаза и посмотрел на меня, я почувствовала, что он вновь был враждебен и ожесточён.
Лицо Артура потемнело, уголки его губ начали вздрагивать. Его глаза взирали на меня строго и отчуждённо, он глядел как бы сквозь меня, будто угадывая мои тайные мысли. Я не сумела обмануть его предчувствие, и тревога недоверия оттолкнула его от меня.
Выдернув меч из песка, он тяжело развернулся и, не сказав мне ни слова на прощание, пошёл прочь. А я, измотанная, опустошённая и пристыженная его молчанием, осталась стоять у берега, остро ощущая тяжесть его плаща на своих плечах и болезненные удары сердца в груди.
Бросив взгляд в сторону озера, я заметила, что вода всё же подмыла линию, оставленную Экскалибуром на песке, и я была вольна вернуться обратно. Мои руки уже взметнулись к застёжке плаща, но затем вдруг замерли и опустились, безвольно повиснув по бокам. Я обернулась. Артур уже скрылся среди деревьев. Из леса не доносилось ни звука, ни шелеста листвы, ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Повисла зловещая тишина, ещё более гнетущая, нежели то молчание, что ещё недавно тяготило меня и Артура.