По-видимому, Директриса по натуре оптимист. Она видит только одну альтернативу счастью — сострадание, которым, как и всем прочим, она, кажется, наделена больше, чем ее справедливая доля. При всей своей доброте она почти наивна. Наиболее удивительная сторона ее характера, как я сразу же поняла, какая-то неопытность. Как и я, Директриса была успевающей студенткой: после баварской школы изучала медицину во Франкфурте (она немка, из гугенотов) и проходила практику в самой современной психиатрической больнице в Вестфалии. Ежедневный контакт с расстройствами психической деятельности только взрастил в ней чудесную способность преодолевать страдание через интеллект, и именно об этом изобилующем сочувствии я уже упоминала.
Морис, жертвуя своей свободой ради нашей любви, уже освободил меня от всякого репрессивного чувства и всех тех страхов по поводу навязываемых нам с детства запретов. Благодаря ему я открыла освобождающее главенство удовольствия. Директриса, я чувствую это, может помочь мне развиваться в этом смысле дальше. Как и с Морисом, это станет возможно, каким бы парадоксом это ни звучало, только если учителем буду я. Поэтому с самого начала я подчиняюсь всем правилам, выполняя все обязанности, возлагаемые на меня, и мое формальное послушание даже вызывает в коллективе некоторое удивление.
— Нея, я должна поговорить с тобой о твоей матери, — говорит мне Директриса однажды утром в своем кабинете.
— При чем здесь моя мама? Чего она хочет?
— Не будь такой грубой, Нея, ты пожалеешь об этом.
— В чем дело?
— Я должна сообщить тебе, что…
Я понимаю. Мама умерла.
Директриса хотела предостеречь меня от вспышки негодования, да только в этом не было больше нужды. Бедная мама, она ненавидела все во мне, однако, и любила тоже…
Слишком поздно я осознаю, что тоже любила ее, несмотря на ее осуждения и страхи. Странно, но мне кажется, что со своей смертью мама как бы предлагает мне повторное рождение, новую жизнь… Директриса утешает меня, напоминая о новом одиночестве отца, побуждая меня не ждать, пока он тоже умрет, прежде чем поймет, как сильно на самом деле я люблю его…
— Но он никогда много не думал обо мне, — говорю я ей с невольным озлоблением.
— В данный момент каждый из вас переживает чрезвычайно исключительный случай. Ты причинила ему боль, как и своей маме, ударила по его чувствам и надеждам своим скандальным и непонятным поведением. Не кажется ли тебе, что смерть мамы может помочь ему разглядеть твою точку зрения и наоборот?
Я не знаю. Все-таки каждое слово Директрисы — облегчение, каждый ее взгляд прижигает рану, указывает, какое новое направление выбрать.