«Поэтический перевод? Проникновенное пушкинское перевыражение? Высокое искусство? Заслуженно знаменитая отечественная школа? Вот уж чего не стало, того не стало. А то безобразие, что в последние 15—20 лет пришло ему на смену, удачнее всего вписывается в рамки старого еврейского анекдота:
— Ви знаете, у великого Карузо таки нет ни голоса, ни слуха!
— А ви что, слышали великого Карузо?
— Таки нет, не слышал. Но Рабинович таки спел мне весь его репертуар!
Классики поэтического перевода один за другим сошли со сцены: кто умер, кто устал... В результате едва ли не при каждом издательстве, едва ли не при каждом посольстве, заводится собственный Рабинович — и горе тому Карузо, репертуар которого он от начала до конца повадился исполнять. Горе целой литературе, превращающейся под его пером в макулатуру».
Как же актуальны и злободневно горьки эти строки и сегодня, хотя написаны еще в конце девяностых, если мне не изменяет память. Достаточно пошарить по интернету, чтобы убедиться в том, сколько откровенно бездарных, нелепых, насквозь ошибочных и до безобразия косноязычных переводов гуляет по нашей сети. Сама имела возможность убедиться в этом, когда готовила публикацию, посвященную творчеству Сильвии Плат. Яркими звездами сияют на общем унылом фоне имена двух или трех десятков представителей переводческого цеха. И среди них, несомненно, и имя Виктора Леонидовича Топорова.
На его счету огромное количество превосходных переводов, но когда его спрашивали о том, что он сам ценит в своих работах и ставит выше всего, скромно отвечал, что удалось ему сравнительно немногое: поэма
Байрона «Лара», «Баллада Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда, некоторые стихотворения Гете.
Что ж, подумала я, прочитав это признание талантливого переводчика: абсолютно точный выбор. Ведь все названные им в числе лучших собственные переводы действительно лучшие из лучших. Когда читаешь чеканные строки байроновской «Лары», например, вот эти:
Не ведать равных! Люди на земле
Едва ль такой исполнятся отваги,
Чтоб подглядеть, как он погряз во зле,
Чтоб разглядеть, как он расцвел во благе.
Обычные заботы унялись
В его душе, а дух в такую высь
Взлетел, что кровь струилась по-иному,
Лишь отвращенья полная к земному.
то начисто забываешь о том, что читаешь переводной текст. Верный признак того, что перевод безупречен с точки зрения все тех же норм русского языка. Но он также безупречен и с точки зрения бережного отношения уже к языку оригинала в стремлении сохранить мельчайшие оттенки и переливы чувств, которыми полнится поэзия Байрона.