Умирающий закрыл глаза - смотреть в рожу поганому медведю никаких силов не оставалось. Ладно бы родной зверюга, бурый, сибирский. А то выродок редкостный полярный, в пару князюшке гладкомордому. В душу ведь стрельнул, вот точно в душу...
Снова замутило: от недоброй ли мадеры, от крови, что в бороде хлюпала? От обиды? Кому доверился, на что купился?! Ох, дурень, грешная душа... А если и вправду, смертушка над тобой уж нагнулась? Вон, медведь, - лежит, глаза-стекляшки щурит. Каждая тварь смертна, и тебе, святой старец, исключенья не обещано.
Умирающий умирал уже не впервой, хотя чтоб уж так - до самого донышка, пока не доходило. По башке крепко били, брюхо распарывали: в больничке помираешь-помираешь, да и выкарабкиваешься. Тут главное за жизню изо всех жил цепляться. Полезная привычка. Но как нынче уцепишься, если сил и на вдох нет? Это все мадера - отравили, небось, душегубы. Ох, тягостно - крысиный яд, определенно он, изуверская отрава. Пулька-то, она что, - дура, мошка кусачая, с пульки так душно не будет.
А ведь придут сейчас. Добивать заявятся. Когда стрельнули, вскрикнуть успел, да рухнул, обеспамятев. То хорошо. Душегуб Феликс наверняка приглядывался, носиком своим дамским принюхивал убиенного. За мертвого счел. Но, небось, перстами своими холеными пощупать жилку с пульсом побрезговал. Вот и хорошо. Ох, будет тебе, князинька, на орехи, будет...
Старец верил в свой костистый, еще не особо-то и старческий, сорокасемилетний организм. Выдюжит! Бог хранит, кость крепкая, в грудях дыра позарастет, отлежаться бы с недельку. Но уползти надоть. Добьют, чует сердце, непременно добьют. Позовет князь людей тело прибрать, углядят, что жив и в себя пришел. Бежать надо! Хоть на карачках, хоть ужом на пузе...
Шевельнуться сил не имелось. Умирающий с трудом повернул голову, взглянул на распятье, стоящее на каминной полке. Отблеск углей играл на тонкой резьбе, потолочная лампочка светила на божью маковку из слоновой кости. Хорошая вещь, поставить бы такую в избе, всему селу Покровскому на зависть. Изувера Феликся в вечное изгнанье, а распятие и все цацки во возмещение ущерба здоровью. Не, так легко князюшка не отделается. Весь дом отобрать, все земли - пусть нищенствует! И эту, жену его, княгиньку...
Мысли о знаменитой красавице придали сил, умирающий немедля приободрился, собрался с духом. Перевернуться, на колени восстать и к лестнице...
Ой, не успел. Ну что ты будешь делать. Идут!
Он закрыл глаза, длинное тело мертво вытянулось, заострившийся нос уставился к потолочному витражному абажуру. Замри, Григорий, еще есть шансец, должен быть...