Было серьезному, хотя и малость запальчивому человеку Борису Салькову тринадцать лет. Свято верил он в скорый приход светлого царства социализма, участвовал в двух серьезных делах: одно по изъятию средств на нужды революции, второе и вовсе боевое - со стрельбой. Положили в доме на 2-й Рождественской помощника министра с сыном и охранником. Прапорщик, министерский сынок, оказался резвым, успел револьвер выхватить. Но дергайся или не дергайся, когда к тебе боевики врываются - песенка спета.
Борька разогрел кашу - на вкус была неплоха, умел Филимон варить по-солдатски добротно. Вообще-то, инвалида-подпольщика требовалось называть по боевой кличке - Гаоляном. Но группа была мала, клички как-то не прижились. Борькин, так напряженно придумываемый и красивый псевдоним, небось, сразу и позабыли. Да и ладно - не для театральщины здесь собрались.
Люди в группе подобрались столь разные, что даже удивительно. Вот по каким признакам Центр боевую ячейку формировал? Образованный Андрей-Лев - конструктор, инженер, пусть и относительно молодой, но ведь всякие воздухоплавательные конструкции умнейше изобретал, до того как... Ну, не особо рассказывает, что понятно. Все равно видно: почти белая кость, хотя сам, своим умом к наукам пробивался.
Гаолян наоборот - три класса церковно-приходской, зато великие военно-боевые университеты. Стрелок, бомбардир, сапер - вояка на все руки, пусть и давненько то было. С япошками без броневиков, газов и дирижаблей обходились, но образование и революционную сознательность даже застарелая война дает, да еще как щедро. Особенно, если ногу до колена на тот кровавый опыт сменяешь. В свое время пил горькую, конечно, дядька Филимон по своему инвалидному делу, крепко пил. Дрался, безобразничал. В кутузку сажали, Георгиевского креста грозили лишить. Но спохватился ветеран: если жизнь разменивать, так уж точно не на водку.
Серьезные люди. Себя Борька самокритично особо серьезным не считал. Опыта нет. Ненависти по уши, а с опытом пока не особо. Ну, в деле безжалостной борьбы за светлое будущее главное - твердость! Верно ведь?
Верил Борька, что мать выздоровеет. Твердо верил. Потому что если засомневаешься, руки так начинают трястись, что и башка в пляс идет. Прицел браунинга не видишь, не то, что точно стрелять браться.
В сентябре это было. С рынка шли мимо прудов, где, как известно, давным-давно хорошая рыба передохла, только скользких огольцов и выудишь. Овощи подешевели, оттого и нагрузила мать корзину так, что волоки, да только покряхтывай. До дома и оставалось всего ничего - мимо мостков пройти, и к улице подняться. Борька заметил стоящих впереди мужчин: один в штатском, другой в офицерской шинели, в золотых погонах, но по-походному, в ремнях. Чего им на берегу пруда понадобилось?