— Ты уводишь женщину из-под носа у хозяина студии — человека, который сильней тебя, — и потом жалуешься, что он оттирает тебя от работы. Надо же додуматься! Ты бросаешь семью, оставляешь детей без отца ради того, чтобы жениться на девке, — и плачешь, что тебя не ждут назад с распростертыми объятиями. Тебе жаль ударить девку по лицу, потому что она снимается в кино, — и ты еще удивляешься, что она над тобой смеется. Ты жил как дурак — и, понятное дело, кончил тем, что остался в дураках.
Дон Корлеоне сделал передышку и терпеливо спросил:
— Не хочешь хотя бы на сей раз послушаться моего совета?
Джонни Фонтейн пожал плечами:
— Я не могу жениться снова на Джинни — во всяком случае, на угодных ей условиях. Я играю, я пью, я бываю в холостяцких компаниях и без этого не умею жить. За мной увиваются смазливые бабенки, у меня никогда не хватало сил перед ними устоять. А после тащишься к Джинни и чувствуешь себя распоследним гадом. Согласиться опять тянуть эту лямку — нет уж, ни за что.
Видно было, что терпение у дона Корлеоне вот-вот лопнет, а такое случалось нечасто.
— Да разве тебе кто-нибудь велит жениться снова? Поступай как знаешь. Ты хочешь остаться отцом своим девочкам — это похвально. Если мужчина не стал своим детям настоящим отцом, он не мужчина. Но раз так, сумей настоять, чтобы их мать принимала тебя на твоих условиях. Где сказано, что ты не можешь видеться с ними каждый день? Что ты не можешь поселиться под одной крышей с ними? Где сказано, что ты не имеешь права строить собственную жизнь, считаясь лишь с собственными желаниями?
Джонни Фонтейн усмехнулся.
— Нет, крестный, жен старого итальянского образца теперь мало. Джинни этого не потерпит.
Дон подпустил в свои назидания яду:
— Так ведь ты вел себя как слюнтяй. Одной жене выплатил больше, чем ей присудили. Другой боялся попортить личико, потому что она снимается в кино. Ты подчинялся в своих поступках женщинам, — а женщины, они на этом свете только помеха делу, хотя на том, разумеется, попадут в святые, а мы, мужчины, будем гореть в адском пламени. И еще. Я, знаешь, следил за тобой все эти годы. — Теперь дон говорил серьезно. — Да, ты был примерным крестником, ты ни разу не проявил неуважения ко мне. Ну а как насчет твоих старых друзей? Сегодня тебя повсюду видят с одним, завтра — с другим. Помнишь, тот паренек, итальянец, снимался в таких забавных ролях — на чем-то он раз сорвался, и ты уж не встречаешься с ним, ты же у нас знаменитость. Или другой, закадычный старинный товарищ — вместе бегали в школу, вместе горланили песни. Нино. Он вот пьет сверх меры оттого, что ему в жизни не повезло, но никто не слыхал от него ни единой жалобы. Вкалывает себе, возит гравий на грузовой машине, по субботам подрабатывает — поет свои песенки. И никогда не скажет о тебе дурного слова. Ты бы ему не помог немножко? А что? Он славно поет.