— Я принесла тебе обед, – появляется в комнате Вероника.
Я, прищурившись, рассматриваю поднос. Героиня почитаемых Артуром фильмов вскочила бы сейчас с кровати, двинула бы этой тюремщице пяткой в нос, обварив ее принесенным супом. Выскочив в коридор, прикончила бы разбушевавшегося пса, вонзив ему в ухо выловленную из супа ложку. Дальше можно добавить небольшую потасовку между обнаженной героиней и десятком накаченных лысеголовых охранников. Уверена, что именно на этой сцене, представляющей собой апофеоз мужских кинематографических фантазий, зрители бы так и прильнули к экранам телевизоров. А если на заднем плане еще пустить футбол…
А суп-то пахнет вкусно. Я не ела уже, кажется, миллион лет. С момента сотворения человечества.
— В ванной есть крем для лица, – вещает Вероника, наблюдая, как я с жадностью хлебаю овощную мешанину, – Намажься, отек снимет.
— А мне и в отеке неплохо, – отвечает парижанка, которая еще недавно преследовала каждый прыщик и морщинку с рвением монахов Инквизиции.
— Если хочешь попасть в массовку к клиентам низкого уровня, можешь оставаться как есть. Они всеядны.
В массовку я не хочу. Я хочу домой, с малогабаритный уют своего парижского угла.
— Вероника, – ною я, мгновенно сменив тактику, – Будь человеком. Помоги… Ну, хотя бы звонок другу.
— Я за тебя головой отвечаю. А голова мне еще пригодится, – безаппеляционно заявляет она, забирая пустую тарелку.
«Зачем тебе голова? Ты же другим местом работаешь.» порываюсь съязвить я, но вовремя сворачиваю в трубочку непрозорливый язык.
— Ты лучше соберись и постарайся завтра реабилитироваться. Вчера тобой очень были не довольны.
Будем надеяться, что моя вчерашняя реакция на наготу того извращенца навсегда отобьет у него тягу к подобного рода развлечениям. Если некуда деньги девать, пусть лучше вложит в пластику. Или африканским детишкам поможет.
— И что, если реабилитируюсь, меня повысят в звании? – булькаю наполненным супом ртом я.
— Будешь хорошо работать, повысят, – со скучающим видом обещает Вероника.
— А платят хорошо?
Надо знать хотя бы, за какие такие коврижки я продаюсь с потрохами дьяволу.
— В начале ничего не платят. Если понравишься клиентам, выделишься из общей массы, тогда уже сможешь говорить о заработке.
Так сказать, неоплачиваемый испытательный срок.
— Ты выделилась? – не выдержав, хамлю я.
Вероника, молча, забирает у меня выскобленную до блеска тарелку и выходит из комнаты. Я возвращаюсь к единственному доступному мне в сложившийся условиях занятию – оплакиванию собственной загубленной жизни. За ним и провожу остаток вечера и часть испещренной тревожными дырами в одеяле сновидений ночи.