— Десять минут на сборы, – командует директриса борделя и, удостоив меня еще одного выразительного взгляда, вытягивает из одежной кучи длинное голубое платье, – Наденешь вот это. Чулки вон там в куче. Поищи не дырявые. И никакого белья. Время пошло.
Дверь захлопывается. Я слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Принципиальная героиня подобная балерине из сериала «Вербное воскресенье» или Анжелине Джоли в фильме «Замена» изорвала бы предложенное платье на клочки и предпочла бы любые самые мучительные муки проигрышу в борьбе за честь и правду. Она, как курица из анекдота, выбрала бы смерть. Меня же преждевременное отбытие в мир иной привлекает гораздо меньше бесчестия. Поплавать по каналам Венеции холодным трупом с привязанным к щиколоткам булыжником, хранящим гардемариновский слоган «была бы честь, была бы честь!» я, честно говоря, не тороплюсь. Следовательно, наденем пока этот секонд-хенд, а дальше время покажет. Платье в стиле венецианского ренессанса сидит на мне вопреки ожиданиям весьма неплохо. Только корсет вульгарно выпячивает наружу груди, которые перекатываются в нем, как два спелых яблока на блюдечке. Поиск нерваных и невонючих чулков оказывается делом непростым, но, в конце концов, я справляюсь и с этой задачей. Мадам оказывается вполне удовлетворена моим видом. Я семеню за ней следом по узкому кулуару, который приводит нас в опять же небольшое, но на сей раз более светлое помещение. Мне велят сесть в кресло напротив старинного зеркала в позолоченной оправе. Маленькая щуплая полу-бабушка, полу-подросток с крошечным личиком цвета капучино берется за мою бледную физиономию и спутанные волосы. Через полчаса я чудесным образом преображаюсь в симпатичную венецианку. Мою голову украшают две косы завернутые сзади на манер бараньих рогов. Макияж с виду легкий, но по сути весьма основательный мастерски скрывает следы полу-бессонной ночи и многочасовых рыданий. Я определенно себе нравлюсь.
— Значит так, – гремит мадам, когда талантливый стилист завершает работу, – Сейчас я провожу тебя в зал. Что ты умеешь? Петь, танцевать, играть на пианино?
Я отрицательно качаю головой.
— Поэму Пушкина «Евгений Онегин» могу продекларировать. Монолог Татьяны.
Мадам недовольно морщится.
— Всех клиентов мне распугаешь своим мамегином. Раз ничего толкового делать не умеешь, встанешь у рояля, будешь стоять и молчать.
Я стулья еще умею считать. Двуногие и трехногие. И баланс составлять. Вот он венец всех лет учебы – стоять у рояля и молчать. Эх, мама, как хорошо, что ты меня сейчас не видишь!