Венецианские каникулы (Гарзийо) - страница 37

— О, привет новичкам! – приветствует меня она по-русски с явно выраженным украинским говором.

— Привет, – неуверенно улыбаюсь я.

— Меня Люба зовут. Проходи, не тушуйся. Возьми вон там в кастрюле ризотто. Мамаша наготовила.

Сама Люба, расправившись с ризотто, переключила свое внимание на початую бутылку виски. Я беру с полки тарелку и накладываю себе щедрую порцию.

— Ну, как боевое крещение? – пьяненько подмигивая, интересуется профессионалка, – Танкист оказался на высоте?

— Какой еще танкист? – безразлично переспрашиваю я, сконцентрировавшись на рисе.

— Черная маска. Он никому своего лица не показывает. Девчонки поговаривают, что у него морда страшнющая. Как будто в танке горел.

Меня передергивает от этих слов. Я представляю на месте маски выпученные глазные яблоки, зияющие чернотой дырки носа и рта, и ореол загадочности над недавним актом любви тает в воздухе, сменившись отвращением.

— Они часто маски не снимают, – продолжает тем временем Люба, налегая на виски, – Боятся, что узнаем. Тут ведь кто только не попадается. Министры, президенты компаний, режиссеры.… Но эти все только верхнюю часть прикрывают. А танкист всю рожу целиком.

— Ну и что? Это еще ни о чем не говорит, – зачем-то защищаю я своего первого клиента.

— Ха-ха. А тебе шо он понравился что ли? Он вообще ничего. Даже не извращенец почти.

— Постоянный клиент? – как бы между прочим интересуюсь я.

Мне почему-то неприятно, что до меня в объятиях Черной Маски перебывали все трудящиеся в борделе путаны.

— Ага. Но его только свежачок интересует, – Люба подливает себе виски и вопросительно кивает мне.

Я подставляю бокал.

— В смысле?

— В смысле новички вроде тебя. Платит всегда втридорога за право, так сказать, первой руки.

Последнее слово вызывает у Любы такой взрыв хохота, что мне кажется, что ее вот-вот разнесет на части.

— А потом? – продолжаю я, когда грудастой блондинке удается-таки унять смех.

— Шо потом? Суп с котом потом. Заплатил, попользовал, и гуляй Вася. До следующего свежака. Я говорю, хорошо, что хоть не садюга какой-нибудь. А то отбивал бы у молодух напрочь интерес к работе.

— А что к этой работе у кого-то есть интерес?

— Да, это я так, образно. Ты-то откуда сама?

Я рассказываю Любе о своем переезде в Париж, о примитивной работе, о знакомстве с Марко и даже, слегка увлекшись, о дружбе с Артуром. Развязанный виски язык совершенно выходит из под контроля. Мне удается его унять только, когда носительница желтого билета принимается демонстрировать в гигантских зевках все свои серебряные пломбы.

— А ты? – запоздало проявляю интерес я.