— Это радует. В смысле то, что не пропал. Тань, ты прости меня за.… Ну, в общем, ты понимаешь, – Артур покаянно опускает голову, – Учти, третий раз прощения прошу. Четвертый не буду.
Меня накрывает волна воспоминаний. Пальцы Артура, его губы, его гладкое тело. Щеки нагреваются румянцем. Непосредственность покидает комнату, хлопнув дверью.
— Я устала. Пора спать, – мямлю я, уставившись на водосточную трубу.
Врожденный гуманизм не позволяет мне уложить бездомного героя на продавленный диван метр сорок длинной. Отмытый до блеска и благоухающий моим гелем для душа Артур забирается под одеяло с отведенного ему бока. Я демонстративно разворачиваюсь к нему закованной в плюшевую пижаму времен Очаковских и покорения Крыма спиной и делаю вид, что моментально отрубилась. Мои усилия по сохранению жалких обглодышей девичьей чести оказываются лишними. Мой новоявленный сожитель, оттянув на себя большую часть одеяла, сладко посапывает, не сделав ни малейшей попытки хотя бы дружески приобнять меня за плюшевый бок. Примерное поведение питомца радует меня. Я могу спокойно откинуть край покрывала и запустить в теплую многослойность постели блудливую тень Алекса. Она льнет ко мне, ласкаясь как выпрашивающий вкуснятину кот, и шепчет в ухо «Я хочу знать о тебе все. Я хочу знать о тебе все». Всю ночь я, взобравшись на подмостки оратора, веду длинное детальное повествование о собственной жизни. Детство, озаренное любовью двух самых близких людей. Первый четырехколесный велосипед. Мамины пироги. А потом некто невидимой рукой выкручивает лампочку, которая освещала нашу маленькую семью. На этом месте я пускаю слезу. Впервые с того момента, как мама вернулась с работы с перекошенным страданием лицом, и я поняла, что так, как раньше уже никогда больше не будет. Я не плакала ни тогда, будучи не в состоянии оценить глубину потери вследствие своего юного беззаботного возраста, ни после, занятая юношескими поисками себя и своего места в мире. А вот сейчас я осознаю, что та пробоина была решающей. Залатать ее не удалось ни мне, ни маме, и наш корабль развалился на части. Алекс улыбается мне и гладит по щеке, вытирая крупную соленую слезу. Я, заручившись его поддержкой, продолжаю повествование. Рассказ о мужчинах в моей жизни не вызывает у него энтузиазма. Он хмурится и отводит взгляд. А я говорю и говорю. Из меня хлещет мощный поток накопившихся за годы одиночества обид и разочарований. Исчерпав, наконец, все забродившие и покрывшиеся пылью запасы и окончательно охрипнув, я позволяю Алексу завернуть меня в объятия. Он гладит меня по голове как ребенка и твердит, что отныне все будет хорошо. И я ему верю. Лампочка чудным образом возвращается на свое прежнее место, ее мягкий желтый свет наполняет меня надеждой. «Ты немножко храпишь, но это не страшно», говорит Алекс, целуя меня в висок. Я открываю глаза. Артур улыбается, источая неестественно свежий запах зубной пасты. Добро пожаловать в реальность. Рядом со мной развалился не спонсор-загадка, а благородный избавитель, избавивший меня от радужных перспектив.