Терри помнит, что отец с сыном никогда не были близки, и в чем-то ему сочувствует, поскольку и сам находится в похожем положении, но не знает, как реагировать на заявление Стиви.
— Ну, окнами вместе занимались, — вежливо отвечает он и вспоминает еще одну насыщенную событиями главу своей жизни.
Сомневающийся хмурый взгляд Стиви, кажется, говорит: «Ага, и гребаным домушничеством», но, прежде чем он успевает озвучить эту мысль, над кладбищем пробегает рябь из голосов и знаков, призывающих скорбящих медленно собраться вокруг могилы. Священник (Терри мысленно благодарит Алека за то, что, будучи католиком, он все же завещал, чтобы его похороны были как можно более краткими и светскими, а это значит — по канону пресвитерианской церкви Шотландии) отпускает несколько бессодержательных реплик, в основном о том, каким общительным был Алек и как ему не хватало его любимой Терезы, которую у него жестоко забрали. Теперь они наконец-то будут вместе не просто в символической форме, а навечно.
Поются псалмы, и священник самоотверженно пытается поддержать энтузиазм лишенного церковной акустики и, вероятно, самого слабого и робкого хора в истории христианского мира. Затем небольшую речь произносит Стиви. Ему едва удается скрыть свое отвращение к Алеку, учитывая роль, которую он сыграл в смерти его матери, после чего он приглашает желающих произнести речь, подняться к микрофону. Повисает нервозная пауза, и начинается тщательное исследование мокрой травы под ногами.
Наконец, после недолгих уговоров сына и племянницы Алека, Терри поднимается и встает на ящик за микрофоном. Он смотрит на море лиц перед собой и изображает обаятельную, как ему кажется, улыбку. Затем он постукивает по микрофону, как это делали стендап-комики на выступлениях во время Эдинбургского фестиваля экспериментальных театров.
— Когда Алек получил результаты анализов и понял, что дороги назад нет, он пустился в эпический запой и вылакал половину запасов со склада местного «Лидла»! Уж такой это был человек, — громогласно выдает Терри, предвкушая взрыв хохота.
Но собравшиеся вокруг могилы в основном молчат. Те немногие, кто все же решается как-то отреагировать, разделяются на издающих сдавленные смешки и задыхающихся от ужаса. Мэгги сочувственно качает головой и смотрит на Стиви, который сверкает побелевшими костяшками пальцев и со свистом процеживает сквозь стиснутые зубы:
— Он думает, что это, сука, речь шафера на свадьбе какого-нибудь забулдыги!
Терри решает не сдаваться и продолжает поверх усиливающегося недовольного ропота: