Это пьесы, которые если не до трагедии, то до элегии, до чего-то музыкального, акварельного, прекрасного поднимают нашу жизнь. Мы все говорим: «В Москву, в Москву!» Мы все думаем, что мы поедем в Москву. «Музыка играет так весело!» Ну, вместо того, чтобы сказать там: «Чего это мы, на самом деле, сидим?» Разумеется, у Чехова мы этого не найдем. Мы найдем это в его прозе. Но пьесы у него возвышенные, прелестные.
Кстати говоря, «Вишневый сад» самая, наверное, пушкинская пьеса. Потому что мы прекрасно понимаем, что будет с Лопахиным в очень скором времени, и Чехов понимал. Трудящийся, энергичный Лопахин… Даже еще революции ждать не надо – придут недобросовестные конкуренты и настучат на него в налоговую.
А кто будет вечен? А вечен будет Симеонов-Пищик, который никогда ничего не делает, но у него на участке нашли какую-то удивительную белую глину, и эта белая глина помогла ему выплатить все долги – не надо ничего делать, и Господь все тебе даст. Вот в этом смысле, пожалуй, да, Чехов, конечно, пушкинский драматург.
Чехова гораздо легче ставить. А попробуйте поставить, например, «Каменного гостя», и вы увидите, что сокровенный смысл пьесы все время ускользает. Вот та самая амбивалентность, то самое зависание между упоением и раскаянием: Дон Гуан – постоянно кающийся мерзавец. Кто мог бы такое сыграть? Я думаю, только Колтаков.
Что нам читать из современной литературы и западной, и нашей? Очень много всего…
Ну здесь я могу вам только позавидовать, потому что на самом деле не так уж и много, но если вам кажется, что много, то и слава Богу… Мне кажется, что самое интересное сейчас – это американская большая литература. Это и последний роман Уоллеса «Бледный король», это и роман Франзена «Свобода», это и Каннингем, да много, в общем… Много есть хороших авторов. Британцы есть замечательные.
Вот поступил чрезвычайно интересный вопрос: «О Наталии Гончаровой расскажите, пожалуйста…»
Что касается Наталии Гончаровой… Это тоже удивительная, в некотором отношении христологическая фигура. Я далек от того, чтобы видеть в ней Магдалину, но «кто из вас без греха, тот бросьте в нее камень». Вот это пожалуй, верно.
Дело в том, что в семейных отношениях, в этих вот межчеловеческих делах Пушкин тоже для нас очень важный ориентир. «Мой идеал теперь – хозяйка, // Мои желания – покой, // Да щей горшок, да сам большой». Вот это, наверное, зачем-то нужно… Пушкин – образцовый семьянин, что нам важно. Семьянин из раскаявшихся, из перегулявших, из отгулявших. Поэтому относящийся к семье с должной долей свободы, которую он разрешает, но и при этом блюдущий свою честь, говорящий: «Женка, охота тебе, чтобы всякие бегали за тобою, понюхивая тебе задницу?» То есть все-таки это такое несколько патриархальное отношение к семье. Пушкин, безусловно, Христос семейственный, Христос, у которого есть дети, о которых он заботится, который перед смертью говорит: «Я должен устроить мои домашние дела, я должен привести в порядок мой дом».