— Помнишь, как мы сидели с тобой в прошлый раз?
Она кивнула и улыбнулась так, что у него замерло сердце.
— В Мальмё, — сказала она.
Ее глуховатый голос, гётеборгский выговор… Йельм вспомнил, как она пела дуэтом с Нюбергом. Песни Шуберта. Стихи Гёте. Он одновременно стремился к ней и хотел бежать от нее. Мысли путались, он не знал, что сказать, и все-таки решился:
— Это было полтора года назад.
— Почти, — поправила она.
— Ты помнишь?
— Почему я должна забыть?
— Ну…
Последняя слабая попытка удержаться в рамках приличий. Вместо ответа — вопрос:
— Что произошло?
Пусть понимает, как хочет.
Она немного помолчала.
— Мне нужно было изменить свою жизнь, — наконец ответила она.
— В чем?
— Найти себя вне работы. Я чуть не уволилась.
— Я этого не знал.
— Никто не знал, кроме меня самой.
Даже тот, другой? Йельм был рад, что сдержался и не спросил этого.
— И тот, другой тоже не знал, — сказала она.
Йельм молчал. Он не имел права расспрашивать.
Она сама выбирает, какой жизнью хочет жить. Или какой должна жить.
— После тебя и твоих бесконечных метаний я решила пожить одна. Мне нужно было время, чтобы разобраться в себе. Но тут я встретила его, совершенно случайно. Он оказался настойчивым, стал звонить на работу, и все узнали, что у меня новый муж. Но никто не знал, что ему шестьдесят лет и что он священник.
Йельм не мог произнести ни слова. А Черстин, помолчав немного, продолжила, глядя в тарелку и ковыряя вилкой недоеденное филе.
— Трудно поверить, что шестидесятилетний священник способен на страсть, однако это так. Причем наши отношения были именно такими, в которых я нуждалась.
Она повернулась к окну, выходящему на Западную 25-ую улицу, и продолжила тем же бесцветным невыразительным голосом:
— Он вдовствовал уже двадцать лет. Был настоятелем той церкви, где я пела в хоре. Услышав, как я пою, он заплакал, подошел и поцеловал мне руку. Я почувствовала себя школьницей, которую неожиданно похвалили. Я стала ему дочерью и матерью одновременно. И постепенно начала возрождаться как женщина.
Черстин упорно смотрела мимо Йельма.
— У этого человека был огромный нерастраченный потенциал, и я, насколько могла, помогала ему себя реализовать. Ему была присуща тихая и прекрасная жизненная мудрость, не знаю, сможешь ли ты это понять, он умел радоваться каждому дню, как подарку. И научил этому меня.
— Что же случилось?
Она наконец повернулась к нему, на короткое мгновение их глаза встретились. Ее взгляд слегка затуманился, но был удивительно светлым.
— Он умер, — сказала Черстин и отвернулась.
Йельм взял ее за руку. Рука была вялой и неподвижной. Не глядя друг на друга, они сидели и смотрели на улицу. Время словно остановилось.