Прыжок в послезавтра (Воронин) - страница 122

О выводах психологов и парапсихологов Эле с Филиппом сообщил Валентин, который узнавал все новости о звездном пришельце еще до их обнародования. Ведь он был членом Комитета защиты.

- «Не дают основания», «возможно», «вероятно» - не слишком-то решительные выводы, - недовольно сказал Чичерин. - А твое мнение, Валентин?

- Мое? Мне начинает казаться, что опасность больше не угрожает людям, а трагедия там, в поясе астероидов, действительно, случайность.

- Вообще агрессивность никогда не была неотъемлемой принадлежностью разума. Она унижает разум, - поддержала Валентина Эля.

- Но ты, Валентин, не ответил на мой вопрос…

- Мое мнение: большая, чем теперь, решительность, - твердо сказал Валентин. - Я за то, чтобы Комитет защиты преобразовать в Комитет дружеского контакта.

- Что ж, предложи это Всемирному Совету, - Эля подбадривающе, почти ласково улыбнулась. - Твое мнение в таком вопросе весомей мнения любого рабэна-историка.

Она оглянулась на Филиппа, безмолвно приглашая поддержать ее. Однако Чичерин качнул головой.

- Всемирный Совет потребует доказательств.

- Конечно, потребует, - согласился Валентин. - Думаю, доказательств теперь немало. И знаете - вы только не смейтесь, пожалуйста, - одно из самых для меня убедительных: музыка. Та, которую передает шаровидный пришелец. Теперь она известна всем на Земле. Когда ее исполняют, я почему-то ясно вижу черную ночную степь вокруг себя. Осень. Холодно. Страшновато. Но вот вдали живой огонек. Я спешу к нему, протягиваю руки, ожидая тепла и ласки, заранее радуясь этому теплу и ласке. Но внезапно - ожог, нестерпимая боль до слез и отчаяние. Почему ожог? Зачем? А потом, придя в себя, осмотревшись, я понимаю, что был слишком неосторожен, что сунул руки прямо в огонь. Ко мне возвращается надежда и уверенность: я не один, вот-вот появятся друзья и глупо страшиться ночи и холода. Мы сильнее мрака и стужи - ведь с нами огонь, удесятеряющий наше могущество… Вот что я вижу и чувствую, когда слушаю мелодию тех, кто прислал к нам корабль ли, зонд ли все равно. Понимаю - доказательство хлипкое, но я угадываю за ним правду. А теперь можете хоть и на смех поднять…

Он упрямо сжал губы и посмотрел сначала на Филиппа, а потом на Элю. Но те и не думали смеяться. Они словно прислушивались к чему-то, что звучало у них в памяти. Эля первая нарушила молчание.

- Я тоже вижу, но не совсем так… - сказала она. - И все же ты, пожалуй, недалек от истины. В музыке есть и надежда, и уверенность в торжестве добра. Ты очень зримо все представил, конкретно.

Опять была в ее взгляде дружеская поддержка, Валентину даже почудилась робкая ласка. Он вспомнил ее слова, сказанные давно, во время полета к дельфиньим островам: «Ум не равнозначен знаниям. Воскресни сейчас Архимед, он наверняка стал бы великим первооткрывателем». Эля смотрела тогда на Валентина с такой же, как теперь, несмелой лаской. Но он в тот раз посчитал, что все - и утешительные слова, и взгляд вызваны только обстоятельствами. Он и сейчас боялся поверить в искренность ее чувства. Слишком важным было то, что стояло за этим чувством, чтобы безоглядно поверить.