А французы-то?
Но прочь, прочь эти мысли! “Осматриваю Лондон. Была в Вестминстерском аббатстве, в Национальной галерее”. Усердно практикуется в английском языке, который только начала изучать.
Впрочем, это не помешало ей по-английски послать к черту почтового чиновника, который отказывался за нее сам заполнить бланк, “хладнокровно повторяя «no-o»”.
Нет, она заставила его заполнить бланк! Потому что она — Дьяконова! Волжский “темперамент”!
Она сразу купила себе велосипед и “быстро усвоила себе здешнюю посадку: англичанки ездят, держась чрезвычайно прямо, и не делают никакого видимого усилия, чтобы управлять велосипедом. Так мне очень нравится”.
Выпрямив спину, Лиза стала без смущения изучать англичан, их дома, их привычки. Многое ей понравилось — камины, “поэзия домашнего очага, как у нас самовар”; в английских комнатах нет “французской пестроты”, они не заставлены мебелью, “высоки, светлы, просторны и убраны, если можно так выразиться, со спокойным, благородным изяществом… по одному внешнему виду можно себе представить, до чего хороши они в длинные зимние вечера, когда вся семья собирается около огня…”
Стало быть, и это было в ней? Мечта о большой семье, о муже, о детях? Но — скрывала?
Она даже открыла в своем характере черты, сходные с английскими. “Не говоря уже о внешности, хотя и чисто великорусского происхождения, — я не обладаю фигурой русской женщины — с пышно развитой грудью и боками. Я тонка и держусь всегда прямо…”
Но что делает эта прямая, сильная, темпераментная великорусская девушка с королевским именем? Угадайте с трех раз.
Мсье. Это выше моих сил, и я не могу больше с этим справляться. Знаю, что не должна обращаться с этим к Вам, но эта боль побеждает все: гордость, самолюбие, мне кажется, что мое теперешнее существование сведено к этой ужасной муке, от которой единственное лекарство — смерть. Я боюсь не смерти, но той неизвестности, что за ней: “Где мне найти силы жить и как вынесу я день смерти?” Никто не смог ответить на этот вопрос Ницше. Кто же ответит мне?
Это — признание в любви. Косвенное признание. Не надо быть психиатром, чтобы это понять. Или, наоборот, надо быть психиатром, чтобы этого не понять.
Это еще ничего не значит, что я ему написала. Я веду теперь такую деятельную жизнь, жаль только, что мои успехи в английском языке подвигаются медленно…
Значит, когда она писала в письме к Ленселе из Лондона о своем “ужасном состоянии”, она имела в виду не свое физическое здоровье. Физически она чувствует себя как раз хорошо. Ей ужасно в душевном смысле. Даже в Лондоне она не может забыть