— А кто такой Боб? — невольно подумалось.
— Жлоб. Бобби Маленький. Странный ты, сон. Как мне может что-то сниться не по-английски?
— А почему тебе и почему по-английски?
— Потому что я сплю, и я — англичанин.
— А я не сплю, — прикалываюсь над глюком.
— Ну, правильно. Как ты можешь спать, если ты мне снишься?
— Я, вообще, неместный…
— А! Ты мне по ошибке снишься. Не туда залетел.
— Гм. Залетел. Не туда. Да-а-а! А куда?
— Ко мне в голову, конечно. Не в жопу же.
— А что ж все так чешется-то?
— В башке вши, а жопа, потому что обдристался.
— Ё………
— Ухты! Давай еще!
— И сколько раз подряд надо обделаться, чтоб так воняло?
— Воняет? В трюме всегда так.
— В каком трюме?
— Каком-каком! В корабельном. Дурацкий ты какой-то, сон, тупой и болтливый.
Я точно знаю, что я — не сон. Как бы в этом убедиться? Ощупываю себя. Странная одежда. Но это пофиг. Не мог я за ночь так съёжиться! И сбрить усы! Обделаться — это теоретически возможно. Трюм… э… по пьяни тоже вероятен. Но сбрить усы не мог. Только не я. Не я? А кто?
— Ты кто? — снюсь и интересуюсь.
— Закари.
— Что ты делаешь в трюме, Захар?
— Сплю.
— А ещё?
— Болтаю с дурацким сном.
— А вообще?
— Плыву на корабле на каторгу.
— На сколько лет?
— Почти четырнадцать.
— Четырнадцать?! А за что так много?
— Мне почти четырнадцать лет, а каторга пожизненная, за убийство. Мы тут все за убийства, в основном.
— Что, не убийцы есть? — ошарашенно ляпаю, что в голову пришло.
— Нету, просто у некоторых, кроме убийств, всякого навалом.
— Что, например, просто?
— Конокрадство, поджоги, грабежи. Ещё насильники были.
— Были?
— Угу. Только кончились, болели сильно, каждый день.
— А ты?
— Я только за убийство.
— Хм. Зак, а если я у тебя немного задержусь?
— До утра? Я днём не сплю, бьют. Ты ночами прилетай, будем болтать о том, о сём.
— За что бьют?
— За то, что мелкий. Кормят сухарями с плесенью, я на оправку не успел и обдристался в трюме, отпинали и прозвали дристуном.
— Почему не успел?
— Из-за сухарей, ещё меня от трапа оттолкнули, три раза.
— От какого трапа?
— Вон там люк открывают и верёвку сбрасывают на полчаса.
— А трап?
— Верёвка с узлами и есть трап.
— А если не сможешь залезть?
— Тогда жди, пока, кто на палубу пробился, парашу поднимут, потом в очереди стой, терпи. Не вытерпишь — обдрищешься в трюме, отпинают. И так пока не забьют, а когда забьют, на той же верёвке вытащат и выбросят в море. Всё, улетай, скоро утро, ссать охота!
— Зак, я на денек останусь. Лады?
— Нравится, когда бьют?
— Не нравится, потому останусь.
В башке взревели баззеры боевой тревоги. Зак внутренне сжался, набираясь отчаянья для броска. Только фигли готовиться? На ледяной решимости сталкера проверил моторику, ощутил каждый мускул. Ноги коленями к груди и резко вперёд. Лёгкое тело пацана удивительно послушно. Когда ноги коснулись пола, трюмный люк приоткрылся. Длинный прыжок и в кувырок. На выходе из кувырка замечаю, что люк открылся полностью. Сверху хрипло заревело.