— Спи, — шепнула темнота.
На душе сделалось легко, а глаза закрылись сами собой…
В то время как город в мире людей, окунувшись в теплую ночь, смотрел сны, столица Итериана встречала новый день.
Поднявшееся над горизонтом солнце коснулось ласковыми лучами обращенных к восходу стен дворца, перекрасив белоснежный камень в светло-розовый, и заиграло радостными бликами в стеклах высоких окон. Ветерок расчистил небо над резиденцией правителя, отогнав собравшиеся к рассвету редкие облачка, и расправил стяги на шпилях. Птицы в саду давно проснулись и теперь соревновались в пении, стремясь превзойти друг друга, если не мелодичностью, то хотя бы громкостью. Цветы умылись росой и распустили лепесточки, готовые радовать взгляд любого, кто решит прогуляться поутру узкими аллейками…
Прелестно, конечно, ярко, празднично, но до того обыденно, что успело набить оскомину.
Шеари Арсэлис частенько мечтала, чтобы ее разбудила гроза, ливень и раскаты грома. Или ураган, такой, чтобы оконные рамы срывало с петель со звоном бьющегося стекла. Хотя бы тучку увидеть, проснувшись, этакую кляксу на безупречной лазури — все лучше неизменно прекрасных, застывших в своей идеальности пейзажей.
Но с подобными желаниями нужно быть осторожнее. Мироздание любит подшутить, и вожделенная тучка, вместо того, чтобы заслонить солнце, наползла на лицо флеймы, когда ей доложили о ранней посетительнице.
— Проводите гостью в чайную комнату, — ничем не выдав недовольства, велела Арсэлис прислуживавшей ей ундине. — Я сейчас спущусь.
Задержалась она минуты на три, не больше. Срок достаточный, чтобы явившаяся без предупреждения альва успела понять, что ради нее шеари не бросит тут же дела, но и не настолько большой, чтобы подумать, будто Арсэлис приводила себя в порядок перед встречей.
Хотя соблазн переодеться был. Белое не слишком ей шло, а утренний наряд, состоявший из свободного лилейного платья и такого же цвета длинной накидки, расшитой серебряными звездами, превращал изящную флейму в бесформенное облако.
Лили же выглядела безукоризненно. Как всегда.
Даже не будь всего остального, одно это вызывало к ней подспудную неприязнь. Черное платье откровенно не местного кроя, да и вообще достаточно откровенное, бесстыдно облегало высокую грудь и тонкий стан альвы. Открытые почти до колен стройные ноги казались еще длиннее благодаря бархатным туфелькам на высоких, похожих на стилеты каблуках. Шептались, будто неизменно темные цвета ее одежд — негласный траур, который альва носит уже много лет, но Арсэлис по-женски полагала, что подобные тона выбираются исключительно потому, что выгодно оттеняют белизну кожи дочери земли и золото ее волос.