Ходил Мацай валко, точно служил всю жизнь на флоте, а не в автомобильной роте два года. Но там, где требовались сноровка, резвость, — Мацай был первым. Его реакции мог позавидовать любой. Хоть и увалень, но мастерски водил машину, хорошо боролся, боксировал. Одним рывком с низкого старта оставлял многих позади себя на стометровке. Двухпудовками играл, как заправский жонглер. Ни в одной секции не занимался, не любил, как он выражался, «насильничать себя».
Ходил слух, что сидел он до армии за изнасилование девчонки на последнем курсе ПТУ. Сам же на эту тему не распространялся. Лишь Коновалу однажды проговорился, что не будь он в то время «малолеткой» — несовершеннолетним, то загремел бы на полную катушку.
Говорил Мацай тихо, голос его с хрипотцой располагал к себе, привораживал. Гитару возьмет в руки — мимо не пройдешь, заслушаешься его песнями о ласках южных морей, несчастной безответной любви и тихой гавани, где успокоит разбитую душу нежная чернобровая турчанка.
Но дрожь пробирала, когда голос Мацая что-то требовал, оставаясь таким же ровным, а голубые глаза его темнели, наливались изумрудом и буравили насквозь.
— Сука ты, Коновал, «черпак» собачий. На что меня, «дембеля», толкаешь? — сказал совершенно бесцветно Мацай и метнул недобрый взгляд, когда Виктор рассказал ему о своей стычке с Антоновым. — Ты что же, думаешь, что я сейчас кинусь твою харю от плевков обтирать, а тем, кто ее обслюнявил, зубы считать? У меня ведь чемоданчик уложен, сынок. Дядя Мацай одной ногой уже в гражданскую брючину влез, а ты его в дисбатовский комбинезон норовишь сунуть!
— Что ты, Коля, и в мыслях такого не держу!
— Брось, брось трепаться. Или не слыхал, что в соседнем полку такие «полторашки», как ты, двоих «дембелей» под трибунал подвели? Не слышал?.. По три годика отвесили им. А за что? Позаимствовали у «гусей» парадные новые тужурки. И только. Ну, пару раз для острастки двинули по молодым зубкам. Кто же в старой обмундировке хочет к невестам на глаза заявиться?.. А должны были это сделать для них «черпаки», вроде тебя. Чему мы вас учили? Где ваша благодарность? — Мацай сплюнул окурок и придавил его каблуком, всем видом показывая, что разговор с Коновалом окончен. Раскинув широко руки, так, что затрещала по швам куртка, и запрокинув голову, он глубоко вздохнул:
— Эх, домой скоро. Заждалася маманя сыночка. Слава богу, не влип тут, отслужил…
Вдруг резко перегнулся, схватил левой рукой Коновала за ремень и с силой притянул к себе. Одновременно правой рукой обхватил, словно клещами, худую шею ефрейтора и нагнул его голову к своему лбу, будто намереваясь боднуть. У Коновала согнулись коленки, предательски засосало под ложечкой. А Мацай улыбался, глаза его зеленели. Со стороны могло показаться, что солдаты шутливо встали в борцовскую стойку.