— А ну-ка налетайте, товарищи солдаты, угощайтесь, — открыл он сумку, доставая румяные пироги да коржики. — Жена пекла…
— Кушайте, братики, отведайте… Я старалась, — хлопотала Лариса Павловна, вторя мужу.
— Чем же мы заслужили такой пир? — удивлялись парни.
— Так у моего сегодня день рождения! — доверчиво засмеялась жена Ломакина. — Двадцать пять стукнуло…
Неловко стало водителям, забыли ведь, что у взводного юбилей. Турчин все сгладил, поздравил старшего лейтенанта, даже чересчур торжественно. Хором крикнули «Ура!», аж своды казармы дрогнули, а трехгодовалый Димка заревел от испуга. Но быстро успокоился: кто-то сунул ему солдатскую шапку со звездой. Он сразу ее нахлобучил на голову и давай вышагивать по казарме, прикладывая ручонку, как бы отдавая честь.
— Ты гляди, солдат! Какой бравый! — подмигивали друг другу, улыбаясь, парни и по всем правилам вытягивались по струнке, приветствуя малыша. Восторгу того не было границ.
После устроили импровизированный концерт. В общем, славно выходной прошел… Старшина Мусатов на вечерней поверке сожалел, что его не было вместе с ними; устраивал в тот день домашние дела, готовился к приезду невесты. Правда, удивился он, что отмечали двадцатипятилетие старшего лейтенанта:
— Странно, у него, как я знаю, два месяца назад такое событие состоялось, — почесал затылок старшина. — Хотя понятно, мы ведь тогда в горах грязь ложками черпали…
Не уволился Мусатов, остался на сверхсрочную. Заменил Березняка, гибель которого перевернула, по-видимому, каждого и с болью отдается до сих пор. И никуда от нее не деться, ибо и на их совести она лежит черным камнем. Глеб часто задается вопросом: ну почему так бывает в жизни — крутимся, навыдумываем трудностей в общении между собой, не придаем значения ошибкам, принимая их за безобидные шалости, хотя и сознавая, что так делать плохо, нельзя! И все это тянется, тянется до тех пор, пока не случится что-то непоправимое, не обернется твоя беспечность бедой. И захочешь потом время повернуть вспять, да поздно… Так и смерть Березняка. Но разве ему нужно было обязательно погибнуть, чтобы после остальным жить, как живут нормальные люди? Чтобы потом мучила совесть, всего тебя перетряхнуло, выбросило изнутри наносное и никчемное? Но почему сразу не подумали об этом?! И он, Глеб, тоже повинен в случившемся.
Существует в армии порядок: навечно зачисленного в списки личного состава героя мысленно ставят на правый фланг строя и свято чтут о нем память. Березняка не зачислили, посчитали где-то наверху, что не тот случай. Может, оно и так. И порядок есть порядок. Но комсомольцы решили, что прапорщик должен все же остаться незримо в роте, хотя бы на своем привычном, старшинском месте — замыкающим. После переклички на вечерней поверке комсорг Петр Турчин называет фамилию Березняка. И на минуту казарма замирает. Нет, это не минута молчания, как принято ее обычно понимать. За эту минуту каждый просто оценивает прожитый день, вспоминает, не натворил ли худого, не переступил ли законы солдатского братства и настоящей дружбы? И пусть судьей в эту минуту будет память о прапорщике, который высоко ценил эти законы и жил по ним. Командование поддержало такую инициативу комсомольцев.