Шов на животе тяжело, но заживал. Через неделю Инночка стала расхаживаться, но то и дело присаживалась на диванчик в коридоре. Скорой выписки ей не обещали. Минимум две недели после кесарева надо было отлежать в больнице.
Лидию Станиславовну Саранскую тоже задержали там на целых две недели. После тяжелых родов она чувствовала себя неважно. Можно было бы и дома долечиться, другие женщины рвались из больницы, а она нет. Здесь ее Ванечка получал настоящее материнское молоко, не смеси, а ради ребенка Лидия Станиславовна была готова пожертвовать всем. В том числе и своими собственными удобствами. Она терпеливо гуляла часами по больничному коридору, ела безвкусную еду, слушала безыскусные рассказы рожениц и ни словом никогда не дала понять, что она человек другого круга и все это ей неинтересно.
А в последние дни Лидия Станиславовна стала покровительствовать молоденькой девушке, которая совсем не радовалась материнству. Девушке сделали кесарево, но все равно один из ее близнецов умер, и это казалось Лидии Станиславовне трагедией.
– Если бы только я могла родить двойню! Мой Сашенька был бы счастлив! Два сына! Какое же это чудо! У меня только один – Ванечка, и то я на седьмом небе!
Инночке Мукаевой понравилась эта интеллигентная женщина, учительница биологии. Понравился ее тихий голос, ее рассказы о сыне, о том, как она собирается с Ванечкой жить. Кормить его, гулять с ним, учить ходить. И Инночка начала успокаиваться. И в сорок лет находят свое счастье, достаточно увидеть Лидию Станиславовну, а ей, Инночке, только семнадцать. Вся жизнь впереди. Она постепенно свыклась с мыслью, что возьмет-таки ребенка. И будет его растить. Пусть и одна, без мужа.
Выписывали их вместе. За Лидией Станиславовной приехал шумный, краснолицый агроном Саранский, который долго и путано объяснял всему персоналу роддома, что у них такая семейная традиция: сын Иван, отец Александр, сын Александр, отец, значит, Иван. И так продолжается из поколения в поколение.
– Я, значит, Александр Иванович, – повторял он медсестре, вынесшей на крыльцо Ванечку в голубом одеяльце. – А это, значит, Иван Александрович.
Медсестра молчала, улыбалась и кивала: агроном был щедр и одарил весь персонал роддома деньгами и шоколадками в благодарность за сына. Сама Лидия Станиславовна тихо светилась от счастья: угодила. Муж подсадил ее в колхозный «уазик», подал тихого Ванечку, сам прыгнул на переднее сиденье, рядом с водителем и крикнул:
– Поехали!
И Саранский Иван Александрович, названный так согласно семейной традиции, отбыл из города Р-ска в поселок Горетовка, так и не проронив ни звука.