Нет, не судьба. Разбиться на машине – не судьба. Его хранит Дело. Доехав до поселка, уверенно сворачивает налево. Горетовская окраина, лесок, где был пожар. Он видит дом в конце улицы и едет к нему. Дом богатый, здесь один из лучших. Двухэтажный, обложенный кирпичом. Агроном Саранский постарался. Жаль, умер рано. Цирроз печени. Нельзя, живя в деревне и работая в колхозе, не пить. Или можно?
Никто не удивляется, когда его машина подъезжает к воротам. К Лидии Станиславовне приехал сын. Потом он вдруг вспоминает: суббота! Сегодня его ждут дети. Головешки. Дети?
Она выходит на крыльцо. Женщина семидесяти семи лет, наполовину слепая, но спину по-прежнему старается держать прямо. Поправляет очки с толстыми стеклами, смотрит, как он отпирает ворота.
– Ты машину-то во двор загони, Ваня. И ворота закрой. Чтобы люди не видели.
– Ладно… мама.
– Что же ты мне так долго не звонил? Я уж и не знала, что думать! – пеняет она.
– Я… был очень занят.
Он взлетает на крыльцо и целует ее в морщинистую щеку:
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй, сын.
Она обнимает его и ощупывает, будто поглаживает: спину, плечи, голову.
– А ты вроде поправился. Или нет? Что-то я никак не пойму.
– Я в порядке. А как твое здоровье?
– Да слава богу.
Признала. У него же осталось последнее из неприятных воспоминаний. Иван Саранский и Иван Мукаев, похожие как две капли воды, сошлись здесь однажды. В Горетовке. Один умер, а другой все забыл. Как это случилось? При каких обстоятельствах? Это последнее, что осталось вспомнить.
– Проходи в дом, – говорит ему мать.
В огромном двухэтажном особняке она живет одна. Когда агроном Саранский его строил, мечтал о большой семье, о внуках. Не случилось. Она, должно быть, тоскует.
– Извини, мама, я не привез гостинцев. Только деньги, – виновато говорит он и лезет в карман.
– Да куда ж, Ванечка, мне столько денег?
Прожив почти четыре десятка лет в деревне, она и сама стала говорить по-деревенски, напевно, неспешно. Городские, те словно рвут предложения, торопят слова, громоздя одно на другое. Здесь же время не бежит, льется. И речь тоже.
– Я хорошую пенсию получаю, да и ты меня балуешь.
– Тебя местные как… не обижают? – мнется он.
– Да что ты такое говоришь! – машет руками мать. – Каждый день сосед заглядывает: «Лидия Станиславовна, не надо ли чего?» Меня здесь любят.
– За деньги, да. Любят.
Она вдруг тоже начинает говорить коротко, по-городскому:
– Ты сам меня над ними поставил. Зачем? Все видят, на какой машине ты приезжаешь, как дом вторым слоем кирпича обкладываешь. По гостям не ходишь, деревенскими брезгуешь. А хочешь, чтобы они меня любили. И всегда: деньги, деньги. Откуда в тебе столько жестокости? И я через тебя страдаю. Приехала чужая, так чужой и осталась. От судьбы не уйдешь. Не получилось из меня деревенской.