— Это… любовь, да? — скрипнуло в углу.
— Это смерть, паук, — очнулся дверг. — И твоя тоже. Теперь ты умрешь.
Глаза паука посмотрели ему прямо в лицо.
Вертикальные зрачки.
— Зачем? — шевельнулись черные жвалы. — Зачем смерть? Я не бегу. Ты хочешь эту вещь? — коготь подцепил бляху, потянул, силясь отделить от плоти, в которую вросла цепь. — Я отдам.
Он дернул сильнее.
— Не могу снять. — В голосе послышалось непритворное огорчение. — Сними сам. Нужен… инструмент? Я пойду с тобой по доброй воле.
— Доброй… воле? — хрипло переспросил дверг. — Доброй?..
Кровь любимой женщины жгла ему руки.
— Ты теперь один, — сказал паук, не сводя с него внимательных немигающих глаз. — Моих братьев много. Ты умрешь, как она.
— И что ты предлагаешь? Довериться тебе?
— Эта… вещь, — паук качнул бляху, — странная. В ней разум, как в тебе или во мне. Она говорит. Рассказывает разное. Непонятное. Любовь, смерть. Она у меня. Значит, так надо. Она доверяет. И ты доверяй тоже. Почему нет?
— Замолчи, чудовище. — Вайманн взял легкое тело эльфийки на руки и медленно выбрался из пещерки, хрипло постанывая: — Я не хочу сейчас слышать ничего-о…
Хвататься за чекан не было ни сил, ни желания.
— Я защищал твою женщину, — негромко сказал паук. — Она красивая. Вещь говорила мне: «Красота». Я хотел понять красоту. Вещь говорила: «Любовь». Я хотел понять любовь. Но ничего не понял, только все время думаю. Я думаю, думаю… — Он нервно притронулся кончиками передних лап к огромной уродливой голове. — Мне плохо от этого. Я пойду с тобой туда, где с меня снимут вещь. Мне тяжело с ней.
Серые Россыпи дымились; небо усыпали звезды. Везде были тишина, недвижность и смрад. Странный паук беззвучно следовал за двергом, и доблестный Иррик Вайманн отчего-то не боялся повернуться к нему спиной.
Остановились на перепутье.
— Иди левее, — прошелестело сзади. — Справа норы, в норах кладки. Там младшие братья. Ошибешься — умрешь.
Дверг огляделся. Похоже, его нежданный спутник был прав.
Пройдя некоторое расстояние, Иррик опустил на камни тело Ринрин и выпрямился.
— Тайтингиль! Лантир! — снова крикнул он.
Тишина.
— Мрир!
Тишина.
Пробираясь меж камней, дверг пошел дальше по пепелищу, и тяжелые кованые сапоги давили хрупкие паучьи останки.
— Они ушли, — скрипнул его спутник. — Кричи. Теперь можно. Мои ушли, и твои тоже. Мои ушли в Убежище. В Скорлупу.
— Куда?..
Кричать расхотелось. Думать, что за Скорлупа, — тоже.
Десять шагов, сто — к окраине Россыпей, где они оставили лошадей. Туда.
Вдруг что-то зашевелилось в камнях. Иррик поднял чекан, придерживая тело Ринрин одной рукой. Паук вскинулся на задних лапах, но дверг видел, что он отчаянно трусит. Бляха Ольвы Льюэнь и впрямь преобразила опасную тварь, дав ей слишком много чувств. Слишком много.