Алина вжалась в драконьи чешуи лбом и застонала.
— Мастер, мой Мастер…
Она огладила ладонью драконью морду, задержав пальцы на веке — тут не было чешуи, тут была кожа, сухая, жесткая, горячая — живая кожа.
Дракон покорно прикрыл глаза, позволяя любимой женщине касаться себя. Все, что происходило, было дивно ему самому. Дивно — и сладко…
— Я чувствую…
Кончик языка сделался твердым — и настойчиво потянул с худеньких плеч Алинки драную маечку. Другой кончик в это время… ох! Алина зажмурилась сильнее, вдавливая взмокший лоб в горячую броню. Было страшно, и трепетно, и сладко; пальцы онемели от хватки, а если не держаться, то недолго и грянуться с этой высоты — сколько тут, метров пять точно есть…
Краешком сознания девушка понимала: он ни за что не позволит ей упасть, не сделает ничего дурного — он, Мастер Войны! Но все равно ощущение опасности присутствовало. Бесподобное, острейшее, захватившее ее сердечко в первые минуты, когда она увидела этого странного мужчину.
В конце концов, он никогда не был обычным.
— Алина… — глухо выдохнул драконий голос.
Ответить она уже не смогла.
В ее напряженном теле взорвалась багряная волна, прокатившаяся до кончика каждого пальца. Девушка тоненько, будто испуганно вскрикнула, вытянулась, прогнулась, пальцы намертво сжались на шипах драконьей короны; ноги, оплетенные сложными петлями гибкого языка, вытянулись струнками. Все звезды чужого мира вспыхнули над ее головой колкой и острой россыпью — и погасли.
Дракон осторожно опустил ее на теплое золотое ложе, и она послушно разжала руки, скатываясь с его морды на странно мягкий металл. Белые глаза внимательно, безотрывно смотрели на нее.
— Я люблю тебя, — сказал дракон. И в этой фразе не было ни одного шипящего звука.
Алина молча потянула к нему ослабшие руки. Она целовала его прямо в жесткие губы чудовища, прижималась лицом, худенькой грудью, будто хотела вплавиться в покрытую багряной чешуей плоть, растаять в ней. Дракон вытягивал уцелевшее крыло, хлестал по золоту и камням хвостом, как бичом — и льнул к ней, как только мог, пытаясь впитать каждой клеточкой своего тела ласки любимой женщины, которые он наконец-то мог чувствовать.
А потом…
Алина поцеловала горячую шагрень драконьего века, шепча что-то бессвязно-порывисто-сладкое — и дракон взорвался.
Взорвался в самом прямом смысле слова — полыхнуло оглушительное золотое пламя, от которого не было ни жара, ни звука; просто на миг ослепило и заложило уши. Тело дракона подсветилось изнутри багряным огнем — и разлетелось во все стороны комками горячей живой плоти, осколками чешуи, мертвыми парусами погибших крыльев.