Он мог бы быть лучшим… Если бы не родился мужчиной.
Бесполезное создание.
Женщина на веревках застонала, уже слишком хорошо понимая, что никакие врачи никакого мира не соберут ее воедино. Агонизируя, она испытывала волей великой Праматери смертное наслаждение; где-то внутри тела порвалась артерия, алая кровь широким ручьем хлынула вниз, рискуя затопить горячей волной роскошные сапоги гертайки. Та досадливо прищелкнула языком — геянка умерла, поймав взгляд широко раскрытых светлых глазенок мальчика напоследок.
Боль.
Боль и наслаждение. Они где-то сплетены. Они как-то связаны.
Боль, наслаждение и смерть.
Боль…
…Дракон продвигался по узким переходам замка стремительно. Где надо — без секундного сомнения разбивал дверные косяки, сносил стены. Он безошибочно отыскал огромную комнату Карахорта.
Вдребезги разлетелись дубовые двустворчатые двери… и ящер, ворвавшийся во внутренние, тщательно укрытые от посторонних покои, замер на толстых коврах.
Мастеру Войны не требовалось отдохнуть или отдышаться — новое тело, похоже, даже не особенно утомилось во время схватки. Только крыло… сломанное крыло-о…
Боль, боль, боль.
Все это было ничем по сравнению с огромным, кишащим пестрым миром, обрушившимся прямо в мозг. Запахи и звуки, расцветшие мириадами обертонов, незнакомые доселе ощущения. Собственная огромность. Заточенность в чешую.
Если осмысливать, можно было сойти с ума. Нужно было брать — и делать. Так учила великая Праматерь.
Дракон вжался в пышную плоть ковров, вспоминая отчего-то взгляд давным-давно умершей девушки с Геи, девушки, погибшей во славу империи Йертайан, последний взгляд которой он хранил в памяти.
Зачем-то хранил.
Инопланетянин чуть отдышался и огляделся.
Карахорт был странным созданием.
Где только можно, в комнате стояли, висели и лежали зеркала. Металлические и стеклянные, тонкой работы, в оправах простых, драгоценных и вовсе без оправ — десятки отражений разной величины глянули на Мастера Войны белыми глазами, колюче-ледяными на черно-алой морде.
— Он любил смотреть на себя. И он любил убивать. Любил.
Наметанный глаз увидел все — пустой угол с закрепленными в камне наручниками; пол здесь был наклонным, по нему пробит желоб для крови. На высоких резных столбиках по всем четырем углам кровати — грубые следы то ли от цепей, то ли от жестких веревок или ремней, много. И — несколько стеллажей с книгами, и — роскошный бархатный халат, подбитый нежным мехом зайца.
— Я понял, — коротко сказал Мастер Войны.
— При войсках его всетемнейшество никогда не снимал маски, — стал рассказывать вынырнувший откуда-то сзади Червень, согнувшийся в три погибели. — У него было не все ладненько с лицом, не все. И иногда он питался… неаккуратно… проливал. Вон там питался, — тонкая лапка указала в пустой угол с наручниками.