Мне больших сил стоит не броситься к нему и не схватить его за горло. Но я сдерживаюсь и только скриплю зубами.
– Скажешь хоть слово отцу – тогда я ему скажу, что ты себя хочешь голодом уморить до смерти, и про слабительное скажу. И он тебя отвезет в ближайшую больничку. Там тебя запрут в палате и будут кормить насильно.
– Теперь это не разрешается, – слабо возражает Диллон. – Насильственное кормление приравнивается к пыткам.
– Нет, это разрешено. С кем-то из параллельного класса такое было.
Диллон плачет:
– Пожалуйста, не говори отцу. Я снова начну есть.
– Если съешь сэндвич, который я тебе приготовлю, и будешь держать рот на замке насчет дайвинга, тогда и я ничего не скажу.
– Ладно, – произносит Диллон голосом проигравшего.
Он тихонько всхлипывает, а я сажусь рядом с ним и смотрю, как он разламывает сэндвич на мелкие кусочки и проглатывает их с таким видом, будто это яд. Решаю, что насчет отца Диллон блефует. Домашний телефон не звонил сто лет, а мама говорит, что, когда звонят, она не берет трубку. Ну а вдруг все же это не блеф?
– Что ты сделала с моими таблетками? – спрашивает брат. – Они мне нужны. Как начинаю есть, у меня сразу запор.
– Я их выбросила, – отвечаю я. – Они опасны.
Диллон бросает кусок сэндвича на пол – совсем как капризный ребенок.
– Зачем ты был в баре вчера, Дил? Я-то думала, ты слишком болен и нигде не бываешь.
– Я не болен, и мне не надо есть. Я поехал туда, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случится. Лара мне сказала, что вы туда собираетесь, и я за тебя боялся. Ты же не любишь ездить в город.
– Все со мной было отлично! Я для тебя доброе дело сделала – убрала Лару подальше от тебя.
– Элси, завязывай с дайвингом. Я боюсь потерять тебя.
– Ешь сэндвич, – говорю я в ответ. – Пожалуйста, просто ешь.
Позже, когда мы с мамой съедаем по две порции мороженого, я вынимаю упаковку слабительного Диллона из-под кровати, достаю свои мелочи из магазина «Superdrug» и прячу их в шкафчике в лодочном сарае.
Через неделю после возвращения Тэя мы с ним входим в море с берега на пляже в Роузмарки. Тэй идет за мной по дну, а я верчусь, кручусь и пробегаю пальцами по плетям водорослей, похожих на петрушку. Я красуюсь перед Тэем, и ему это нравится. Он смеется, и с его губ срываются пузырьки воздуха. Минуты, что мы проводим под водой, кажутся часами. А когда наши тела соприкасаются, гидрокостюмы словно исчезают, и мы превращаемся в двух существ, ловко перемещающихся в своей естественной среде обитания. Но все-таки Диллон ошибается: я не превратилась в рыбу. Я постепенно превращаюсь в воду – текучую, постоянно изменяющуюся. В океане я не гостья. Я – его часть.