– Мы его можем навестить?
– Да. Вставай и одевайся. – Отец открывает мой шкаф. – Это подойдет?
Он протягивает мне темно-синий джемпер. Я беру его и натягиваю через голову. Когда-то он был в обтяжку, а теперь висит на мне. Похоже, я здорово заболела.
– А ты по-прежнему жалеешь, что погиб Эдди, а не я?
Отец замирает, потом медленно идет ко мне:
– Что? Конечно нет! С чего ты это взяла, скажи, ради всего святого?
Он прижимает ладони к моим скулам и держит меня так крепко, что я не в силах пошевелиться.
– Но я же слышала. На следующий день после того, как он пропал, в спальне ты сказал: «Почему именно он?»
Отец смотрит на меня озадаченно, потом прижимается губами к моим волосам и всхлипывает:
– Нет, детка. Я говорил не об Эдди.
– О ком же?
И тут я понимаю: ответ мне ясен.
– О Мике? Ты их видел вместе, да? В тот день на Пойнте?
Отец смотрит на меня вытаращенными глазами.
– Я все поняла, – говорю я. – Ты ее с кем-то увидел, пошел за ней, но она успела уехать. А потом ты нашел на берегу ее плащ, когда искал Эдди.
Отец печально кивает:
– Мик был бойфрендом твоей мамы до меня. Она его бросила ради меня, но потом, со временем, видимо, решила, что ошиблась. Между ними опять что-то произошло, когда вам с Эдди было по девять или десять. Она чуть было не ушла от меня, но я уговорил ее остаться. Она пообещала, что больше никогда с ним не увидится. Как я понимаю, обещание сдержать ей не удалось, и я ее за это наказал. А надо было дать ей уйти.
– Прости, папа, – говорю я пристыженно.
– Не надо извиняться. Я ушел от вас, от моих детей. И с этим мне придется жить.
У него такое лицо, словно он вот растает, как восковая кукла. Мне хочется обнять его и сделать так, чтобы он не растаял. Мы соединены между собой в нашей вине.
Он ненавидел не меня, а себя.
По просьбе Диллона мне разрешили зайти к нему на несколько минут и побыть с ним наедине. Он сидит в кровати, с подушками под спиной, и решает кроссворд. Никаких трубочек к нему не тянется. И ванилью не пахнет. Но он все равно худой как щепка.
Увидев меня, он выпрямляется и протягивает ко мне руки.
– Ходят слухи, что ты славно поплавала, – говорит Диллон, крепко меня обнимая.
Чувство такое, что мы снова неразрывно связаны, и впервые со дня своего «заплыва» я рада тому, что жива. Вся злость на брата, распалявшая меня еще несколько дней назад, испарилась. Видя его здесь, в больнице, я понимаю, что с ним сотворили семейные тайны.
– Точнее, поныряла, – улыбаюсь я.
– Господи, Элси… Я не знал, что это может оказаться настолько опасно!
Он подвигается в сторону, чтобы я могла сесть рядом с ним.