– Разве мост – это не было хорошо?
– Бабушка так не думала. Для нее мост значил, что здесь станет больше народа. Туристы, люди из города. Совсем ей это не нравилось. Она же на Черный остров перебралась, чтобы поменьше людей видеть. Ей нравилось уединение.
– А ты не чувствовала себя отрезанной от мира?
– Мы играли на отмелях. Там мы бывали по выходным. И я, бывало, смотрела в сторону материка и гордилась тем, что я на этой стороне. Как будто я какая-то особенная. После того как мост построили, мама прожила здесь еще пару лет, но не смогла с этим свыкнуться. Ей хотелось тихой, спокойной жизни.
А я вот не могу представить жизни спокойней, чем тут у нас. Да и туристы меня тоже радуют. Среди них можно затеряться. Они не знают, кто я такая.
– Мам, а почему вы с бабушкой перестали разговаривать?
Я делаю маленький глоток джина и жду ответа.
– Я все испортила, Элси. Я совершила ужасную ошибку, и мне пришлось потом жить с этим.
– Какую ошибку? – шепотом спрашиваю я.
Мама отодвигается от меня и откидывается на спинку стула:
– Я тебе кое-что скажу. Никогда не впускай никого в свою жизнь, если они не могут тебя простить. И еще, Элси, не делай ошибок.
– Каких ошибок? – спрашиваю я, но мама меняет тему.
Она в который раз рассказывает мне историю про то, что, когда она рожала Диллона, отец находился на другом краю света.
– Я пыталась дозвониться на корабль. Вот они, мужики. Все у них всегда в последнюю минуту, – цедит мама сквозь зубы. – А мне восемнадцать лет, и я гадаю, вернется он вообще ко мне или нет.
– Он уйдет от нас?
Мама смотрит на меня:
– От меня уйдет. От вас – никогда.
И тут она начинает хохотать, и, когда я пытаюсь отобрать у нее джин, она цепко обхватывает бутылку и говорит мне, что она очень плохой человек и что все так думают. Когда она так себя ведет, она меня пугает. Мне страшно, когда она начинает грязно ругаться. Я боюсь, что она упадет и расшибет голову. Но она похожа на клоуна-неваляшку – в тот самый момент, когда мне кажется – вот сейчас она рухнет на пол, она вдруг выпрямляется, смотрит на меня в упор и улыбается алыми, как вишни, губами.
– Я скучаю по Эдди, – говорю я, надеясь, что мама захочет поговорить о нем.
– Тс-с-с! – шипит мама. – Эдди спит.
Эдди не спит. Он сидит в кухонной раковине и смотрит в окно, на звезды. «Там медведь», – бормочет он себе под нос, а потом поворачивается ко мне и говорит: «Элли, мы теперь совсем не видим падучих звезд. Как же нам загадывать желания?»
Отец является домой после полуночи. Мама спит, уронив голову на стол, ее руки безжизненно висят. Я хочу посмотреть на отца, но кухня раскачивается из стороны в сторону. Я пытаюсь подняться и соскальзываю на пол. Желчь приливает к горлу. Полоска лунного света ложится на начищенные до блеска туфли отца. Меня тошнит прямо на них.