– Хватит, Элси. Перестань баловаться.
Опускаю руку, делаю глубокий вдох и смотрю на крест. Пора сказать слова, которые я подготовила.
– Привет, братишка! – говорю громко. – Давай поиграем в салочки! Спорим – ты меня не догонишь!
Поднимаю руку вверх, словно бы предлагаю Эдди ударить меня по ладошке. И тут же понимаю, какую совершила ошибку. Мама поднимает опущенную к коленям голову и смотрит на меня раскрыв рот. Брови отца движутся вверх-вниз, словно забыли свое место на лице. Он протягивает ко мне руку, но тут же отдергивает. Хотел дать пощечину, но раздумал, можно не сомневаться.
– Что ты вытворяешь, черт побери? – кричит он.
Диллон берет меня за руку, и я пытаюсь вспомнить слова, но в голове пусто.
– Я подумала, что ему захочется поиграть, – лепечу я.
Отец наклоняется ко мне:
– Ты же несерьезно, да? Наглоталась чего-то, что ли?
– Я просто подумала, что сегодня мы можем порадоваться, – продолжаю я, хотя хорошо понимаю, что лучше бы мне заткнуться.
Смотрю на маму в поисках поддержки. По ее щекам течет размазанная тушь для ресниц, тонкими змейками стекает к ее губам. Отец переводит взгляд на Диллона:
– Она что-то приняла?
Диллон мотает головой. Мне так хочется, чтобы он меня защитил. Но он молчит.
– Я хотела сказать, что нам стоило бы отпраздновать его жизнь. Ему не нравится, когда мы плачем.
Еще одна промашка. Мне бы надо вести себя осторожно. Но это трудно, потому что в последнее время Эдди все чаще бывает со мной и появляется без предупреждения. С тех пор как несколько месяцев назад умерла бабушка. Наверное, он боится, как бы и я тоже не исчезла.
– Элси, хватит, – говорит отец. Его брови сошлись на переносице.
Мама молчит. Рассеянно смотрит в одну точку. Такое с ней случается все чаще, с тех пор как умерла бабушка. Я стараюсь не думать о том, как все было бы, если бы умерла мама.
– Я хочу вспоминать, когда он был… – Я хочу сказать «живой», но это неправильно, потому что для меня он до сих пор жив. – Когда он был… Эдди.
Настоящим Эдди. Моим братиком-двойняшкой.
Мама раскачивается взад-вперед, смотрит перед собой и плачет.
– Я же никого не хочу обидеть, – говорю я. – Мне даже двух минут не надо, чтобы его вспомнить, потому что я-то его не забыла.
Слова вылетают изо рта сами, я не успеваю остановиться. Хуже всего то, что это не совсем так. Дома нет фотографий Эдди, они все на чердаке. Поэтому кое-что я забываю – ну, например, с какой стороны у Эдди выбивался непослушный завиток. Или что он любил съедать с тарелки в первую очередь – все зеленое или все красное. Воспоминания ускальзывают. Возможно, Эдди прав – мы все больше отдаляемся друг от друга. Теперь мне шестнадцать, я почти взрослая. А Эдди навсегда останется одиннадцатилетним мальчишкой.