, спешит покинуть территорию, где недавно стреляли. С известняковой глыбы, почти поглощенной кочующим барханом, сыпется золотистый песок, надуваемый легким ветерком. Белеющие на солнце кости верблюда, гладко отшлифованные лучшим и вечным абразивным тандемом — ветром с песком, покоятся уже очень давно. Шевелится на холме клубок перекати-поле, пытаясь взобраться на вершину, кренится черный саксаул, метр в высоту и десять в глубину, у основания которого…
Гитлеровец не успел понять, кто или что темное, бесформенное там находится. Различить в оптику чалму, специально присыпанную сверху желтым песком, и черное пятнышко ствола винтовки он не смог. Выстрел. Пуля пробила левую щеку немецкого снайпера, разорвала внутренности головы и затылок, вырвавшись кроваво-желтым снопом наружу.
Пулеметчик не сразу усек, что произошло — от звука выстрела он струхнул, съежился и, поведя стволом «МГ-34»[45] левее, на облачко сизого дымка над гребнем бархана, вдавил спусковой крючок. Длинная очередь не закрепленного на песке пулемета не попала в цель, которая к тому же успела скрыться. Веер пуль, забирая вверх, вскопал холм фонтанчиками песка. Фашист тут же попятился назад, увлек за собой тяжелое оружие и скатился к основанию бархана с присыпанными песком трупами соотечественников. Его одолел животный страх, чувства своей несостоятельности и одиночества овладели солдатом. Крепкий, сильный, выносливый десантник затрясся и схватился за фляжку со шнапсом, веря, что алкоголь хоть как-то успокоит нервы.
— Опять моя! — шепнул мираб, подобрал утонувшую в песке пустую гильзу, спрятал ее в боковой карман чапана и стал менять позицию.
* * *
Скрадок Синцова, как и учил опытный охотник Агинбек в прошлых ходках по Кызылкуму, был прост и одновременно практичен. В теневой, подветренной плоскости бархана рылась продольная ямка в длину роста взрослого человека, устилалась шкурой или кошмой так, чтобы одна ее часть являлась подстилкой, а другая покрывалом. Потом лежбище засыпалось песком, чтобы не виднелись края, и только затем охотник аккуратно приподнимал верхний покров, залазил внутрь, ложился на живот, поправляя над собой полог, и окончательно заваливал себя сыпучим материалом, которого кругом было в достатке. Час такой лежки позволял непрекращающемуся пустынному ветру сравнять легкие шероховатости скрадка.
Находиться недвижимым в такой теплушке днем в пустыне, все равно что сидеть в костюме химзащиты в сауне — прямые лучи не доставали человека, а только накаляли слой песка над тканью. Жарко, пот застилает глаза, вытираться сложно, ощущаешь себя нагретой консервой. Но среди голых барханов с редкими кустиками полусухой растительности лучшего места лежки не придумать — сайгак, шакал и лис опрометчиво идут прямо на охотника. Да и сумеречными вечерами либо рано поутру солнце не досаждает.