— Значит, похорони его там к чертям собачьим! Но чтобы наверняка. Понял меня?
— Так точно!
— Граббе, что у нас с рацией?
— Пока не могу починить ее, командир. Пробита в двух местах.
— Я это уже слышал. Когда она будет отремонтирована?
— Дайте еще пару часов, исправлю.
— Час тебе, Граббе. Только час. Если русские стянут в этот район силы, то засекут наше месторасположение пеленгаторами. И все коту под хвост!
— Понял, командир. Делаю, — ответил солдат громко, а тише уже прошептал: — И так коту под хвост все. Накрылся наш рейд. Стопроцентно.
Фашисты забегали по аулу, выламывая плети заборов и калиток, двери хижин и амбаров, закидывая гранатами кяризы и душные закоулки хлевов и скотозагонов. Мютцу не нужно было подгонять расторопных бойцов — те и сами желали поскорее найти и расправиться с врагом и свалить отсюда как можно раньше. Некоторые поглощали анаболики и стероиды, кололи себе шприцами наркотики, чтобы унять страх и придать сил уставшим организмам. Но делали это втихаря — увидит командир, прибьет.
Сам хитроумный Мютц с ординарцем обошел аул с юга и затаился возле разросшегося куста саксаула, корнями проткнувшего песчано-глинистую почву на одиннадцать метров вглубь. Рядом оказался один из выходов из-под селения, сток, влажный арык которого тянулся прямо к солончаку. Здесь мог оказаться блуждающий под аулом беглец, поэтому предчувствие опытного диверсанта не обманывало его — нужно ловить врага в самом неудобном для загонщиков месте.
Синцов появился из акведука, как черт из табакерки, — взмыленный, оборванный, страшный от грязи и ран, со злобным оскалом. Но не там, где ожидал его противник.
Ординарец Мютца дернулся на звук позади себя, окликнул командира и этим выдал засаду. Николай резким движением рукава протер слипшиеся ресницы, ахнул с коротким бранным словом и юркнул обратно. Автоматную очередь фрица он опередил брошенной гранатой — это его и спасло. Диверсант, опешивший от летящей в него смертоносной болванки, бросился назад, сбил вскочившего на ноги Мютца, и оба повалились в жижу арыка: ординарец плашмя на командире, потонувшем в грязи стока.
Шипящая ругань старшего эсэсовца переросла в грубую брань, когда оба поняли, что граната не взорвалась и не собирается издавать громогласный привет от русского в силу отсутствия в ней запала. Мютц подбрасывал «РГ-41» в мокрой ладони и яростно матерился, пока солдат пытался отряхнуть командира от ошметков глины и сгустков пены, выносимой потоком арыка.
— Спасибо, что прикрыл меня, я запомню это, — вдруг сменил тон Мютц, скривившись от вони. — А теперь иди за ним туда.