Это странно, но с некоторыми пациентами Больницы я был знаком еще со времени детства, когда скитался по улочкам и кварталам Софии и удивлялся всему, чему можно, — громыхающим трамваям, вытянутым в струнку гвардейцам перед мавзолеем Георгия Димитрова, генералам у Министерства обороны, автоматам для газировки в Студенческом городке, сумасшедшим и хиппи. Более всего — сумасшедшим и хиппи. Все хиппи были длинноволосыми, а если приглядеться, то кое-кто из них — и сумасшедшими тоже.
В моих представлениях, в моем мире, сумасшедшие всегда были неприкосновенными. Они были блаженными своих кварталов и улиц — их каждый знал. И при встрече испытывал мистический страх. Даже не страх, а какое-то особое мистическое волнение охватывало людей, стоило им только увидеть безумцев в их вечных плащах мышиного цвета, с развевающимися прядями серых волос. Бродящих по тенистым тротуарам. Одиноко скитающихся по безграничным дебрям своего Безумия. Всегда в одиночестве.
Так вот…
Некоторых пациентов, больных и сумасшедших, я знал давно. И это было странное чувство. Тогда я был ребенком, а они — сумасшедшими. Сейчас я стал врачом, придавленным тяжестью лет и забот, а они не изменились. И я видел их по-новому, с этой своей новой позиции.
Вот например, сегодня. В двенадцать дня я увидел Марию. Она была из тех пациентов, которых я знал сто лет. Ей было не больше двадцати восьми. Или тридцать пять? Такой информацией я не владел.
У сумасшедших нет возраста. Мне следовало бы об этом помнить, потому что оказалось, что я ее лечащий врач. Кто-то из коллег принял ее ночью и записал на меня. Написал мое имя в графе «лечащий врач». М-да.
Мария жила где-то в районе памятника патриарху[25]. Я ее там видел. Я знавал ее еще тогда, когда был юным развязным хиппи, скитался по улочкам и тупикам в этом районе и с чумазыми парнями распевал песни Джона Леннона.
Когда я увидел ее в отделении, мне вспомнилась ее покачивающаяся и взъерошенная фигура такой, как десять лет назад. Она была совершенно прежней. Молодая, небрежная, с длинными, волнистыми, очень мягкими волосами и с мягкой, белой плотью. Безучастная, одетая в свободные и мягкие одежды, все в складках. Точно, как кающаяся Магдалина Тициана.
Иногда из-под складок ее халата показывались большие, обвисшие белые груди. Так она становилась точь-в-точь Магдалиной. Но у нее почти не осталось зубов. От долгого лечения галоперидолом она потеряла их большую часть. Хотя кто знает, может и у Магдалины Тициана не было зубов. Если задуматься, в Средние века не было стоматологов. Гм.