Белая таежка (Головина, Горбунов) - страница 134

— Тащи, паря!

Надо пить, не обижать же старика. Он убежден: доброе дело делает.

— Силы дает! — поясняет эвенк, очевидно, заметив мою нерешительность.

Мне свои девать некуда, лишь бы жратва была! Это когда мы с рюкзаками на горбу топали — уставали, а теперь будто на прогулке…

— Давай не задерживай! — торопит Кольча. — Есть хочется.

Зажмурился я и потянул в себя крутой взвар, отдающий сырой березой. Горечь голимая! Насилу удержался, чтобы не выплюнуть. Но гримасу отвращения не удалось мне скрыть. Дядя Иван глядел на меня с укором.

— Эх ты! — Кольча с отчаянной решимостью выдернул у меня кружку, подул на нее, откинул голову и выпил не два, как эвенк, а целых три глотка. — Вот! Учись… пока я… жив!

Кольчу всего перекосило, на глазах заблестели слезы, но он нашел в себе силы улыбнуться. Галка кусала губы, чтобы не расхохотаться, Ванюшка отвернулся, сделав вид, что поправляет пенек, на котором сидит. А я все же не удержался и прыснул в кулак.

— Ну как?

Кольча не счел нужным удостоить меня ответом, повернулся к Ванюшке и Галке.

— Рыбий жир пили в счастливом детстве? Этот бальзам нисколько не хуже, уверяю вас.

Много времени спустя я узнал, что взвар березового гриба обладает сильным тонизирующим свойством и помогает быстро восстанавливать утраченные силы. Однако в этот вечер я ничего за собой не заметил. Во рту у меня было так противно, точно меня заставили грызть березовое полено часа два без передыху. Даже вся еда потом отдавала древесиной.

После ужина мы пили уже настоящий чай. Борони Бог, как все эвенки, без чая никак не может.

Посидели мы еще немного, потрепались и, пожелав дяде Ивану доброй ночи, полезли в палатку. Но никому не хотелось спать, во-первых — не устали, а во-вторых — вздремнули часа полтора, когда олешек в обед кормили да поили. К тому же и дорожка сегодня была нетяжелая — большую часть пути суходолом топали.

— Давайте, парни, веселые истории рассказывать, — предложил Кольча.

На рыбалке или на сенокосе всегда у нас так: не уснем, пока до отвала не наговоримся и не нахохочемся. В таких случаях даже несмешное почему-то уморительным кажется. Необычная обстановка, что ли, располагает к веселью? Шальные делаемся.

Мы на минуту замолчали, припоминая, что бы рассказать. И тут донесся из распадка отдаленный трубный звук — протяжный и хриплый. Все вскочили, сбросив одеяла.

— Сохатый, чего вы? — успокоил нас Ванюшка.

Собаки с бешеным лаем кинулись на угор.

«Какой тебе сохатый? — подумал я. — Они же только осенью трубят, когда у них гон бывает».

Ванюшка нащупал в темноте мое плечо и сдавил его пальцами: «Молчи!»