Ответила девушка с радостным пионерским голосом, готовая выполнить любое поручение старших.
— Мадемуазель, у меня что-то произошло с телефоном второй АТС, — произнес Бейлис мрачным тоном, — молчит как рыба… — И добавил, неожиданно для себя: —…об лед. — Назовите ваш номер! Бейлис назвал.
— Ждите, сейчас посмотрю…
Под глазом у Бейлиса задергалась мелкая жилка, он подхватил трубку плечом, прижал к уху, достал из стола зеркало в золотой оправе — подарок жены, глянул в него и не узнал себя: черные густые волосы свисали неопрятными, сальными прядями, кожа на лице была серой, в глазах мерцали незнакомые огоньки — признак того, что он становится безумным, что ли? А вот примет того, что под глазом у него суматошно дергается нерв, не было. Бейлис вздохнул и сунул зеркальце в стол.
Громкий девичий голос, заметно построжавший — от серебряной пионерской радости не осталось и следа — вызвал у него мгновенный озноб.
— Ваш номер временно отключен, — сообщила она Бейлису.
— Как отключен? Я же плачу за этот телефон черт знает какие деньги! Кабель специально провел… На эти деньги я мог бы построить целый завод.
— Потому он и отключен временно, а не навсегда.
— По чьему распоряжению мне отрезали АТС-два?
— Не знаю. На бумаге стоит подпись заместителя директора Федеральной службы правительственной связи. А кто вышел на него с докладной запиской — не имею представления.
Бейлис подумал о Кржижановском и, не сдерживаясь, произнес сквозь зубы:
— Гад!
— Что? — воскликнула девушка, голос ее обрел прежнюю пионерскую серебристость.
— Это не про вас, это я про себя… — Бейлис не смог договорить до конца, голос у него дрогнул, и он поспешно бросил трубку на рычаг, промахнулся — трубка скользнула по лакированному столу и упала на пол.
Отпрянув от стола, Бейлис вжался лопатками в спинку кресла, выматерился. Ему стало по-настоящему страшно — так страшно еще не было. Он тонко заскулил, захотелось сделать то, чего нельзя было сделать — вернуться в свое прошлое, вновь стать горластым комсомольским работником, никого и ничего не бояться, ухлестывать за задастыми комсомолками, петь песни и считать рубли в кармане — очень беспечное и такое милое это дело… Во что же он втюхался?! Бейлис открыл рот, захватил побольше воздуха и вновь заскулил жалобно и беспомощно — он не знал, что делать.
Бейлис потерял счет времени — ему казалось, что он сидит в кресле минут десять, не больше, и удивился, глянув на золоченые, с крупными резными стрелками часы, висящие на стене, — уже приближалось время обеда. Бейлис провел в своем кабинете, как в бункере, целых три часа.