— Это говорю я, — сказал Влад и, повернувшись к видеоинженеру — полной женщине с лихими усиками, выросшими над верхней губой, махнул рукой: включай, мол, агрегат.
В душном зальчике погас свет.
На экране появилась отрезанная мужская голова. Остекленевшие, тускло сосредоточившиеся на чем-то неведомом темные глаза смотрели в упор на Влада: он невольно вздрогнул, вжался крестцом в сиденье кресла, пробормотал сипло, словно не верил тому, что видел:
— Что это?
В зале неслышно возник режиссер — гибкий человек со скользким взглядом, обладавший невесомой поступью разведчика либо траппера — опытного охотника, он всегда появлялся невидимо и неслышимо.
— Голова неопознанного гражданина. Позавчера ночью милиционеры нашли прямо под стенами Кремля, в Александровском саду, в мешке.
— А где… Где все остальное? Руки, ноги, торс?
— Тело ищут. Пока не отыскали. Но каков взгляд у головы, а? Правда впечатляет? — Режиссер еще что-то продолжал говорить, но Влад уже не слышал его, уши словно бы забило пробками, был слышен только странный внутренний звон, то усиливающийся, то затихающий.
Он закрыл глаза и махнул рукой.
— С этим все понятно. Страшные кадры. Давайте дальше.
— Дальше — обычная расчлененка. Если с отрубленной мужской головой — полная творческая ясность, то… — Режиссер так и произнес «полная творческая ясность». Влад, к которому эти слова все-таки пробились сквозь вату, не дал режиссеру договорить и недоуменно повернул к нему голову:
— Не понял.
Режиссер азартно взмахнул рукой.
— С этой головой я могу сочинить такую развесистую клюкву, такую романтическую историю, что любая баба Маня реветь будет, как корова. А расчлененка — это что… Это обычные кассеты с мусором.
На экране возникли туго набитые хозяйственные сумки — мятые, обтерханные, со старыми разъезжающимися молниями… Вот чьи-то красные набухшие руки расстегнули молнию на одной из сумок — обнажилось нутро, прикрытое газетой. Затем невидимый человек пальцем приподнял край газеты. Под газетой было мясо, обыкновенное мясо, много мяса, килограммов сорок.
— Что это? — спросил Влад.
— Я же сказал — расчлененка. — Режиссер улыбался. У него было лицо человека, очень довольного жизнью. — Разделанный на куски человек.
У Влада невольно, сами по себе передернулись плечи. Он не стал больше ничего спрашивать у режиссера. Зюзбашев заметил нервозное состояние Влада, скосил на него взгляд.
— Не дергайся, старик. Это — обычная бытовуха, которой сейчас полон каждый московский квартал.
Невидимый человек извлек из сумки большой кусок мяса, развернул его. Это оказалась часть женской грудной клетки.