– Я, наверное, сволочь, да?
– Это еще почему? – спросил Басов, отчаянно пытаясь сообразить, что же она ему только что сказала. Получалось не очень.
– Ну, потому что так хочу отомстить.
– Да нет, нормально это. Тебе просто надо успокоиться. А ничто не успокаивает лучше, чем ароматный чай… который ты пьешь из черепа своего врага.
Ирина прыснула в кулак, совсем как девчонка. Потом вдруг резко посерьезнела, внимательно посмотрела на него:
– Говоришь так, будто пробовал.
– Говорю…
А что еще сказать? Рассказать, как разлетается в клочья лобовая броня твоего БТРа и ты оказываешься единственным выжившим, только отлетевшим метров на десять? Как пахнут сжигаемые в свежеразлитой солярке трупы людей, которые были твоими товарищами? Теми, с кем ты еще десять минут назад обменивался шуточками и спорил о бабах. И все это абсолютно бесшумно – из ушей идет густая, темная кровь.
Или как горит здание, превращенное китайцами в опорный пункт? Как оттуда выскакивают, пытаясь спастись и сдаться в плен обороняющиеся, но их отбрасывают назад, кого пулей, а кого прикладом – слишком много товарищей они потеряли при штурме.
А может, о том, что они увидели на улицах Амурска, после того как там в самом начале войны два дня хозяйничали сумевшие пробить оборону русских войск китайцы? Трупы мужчин на улицах, женщины… лучше не вспоминать, что с ними делали… Именно после этого он впервые испытал чувство, которое можно назвать спокойным озверением.
О том, как шли уже они по улицам китайских городов и на любой подозрительный шорох отвечали броском гранаты. Как огнеметчики выжигали все, что шевелится, и если от миллионного населения оставалось больше двух-трех сотен человек, это было чудом. Как гнали мимо них колонну китайцев, вперемешку военнопленных и гражданских, и парень-мехвод, у которого в Амурске погибла вся семья, врезался в нее на своем танке, наматывая на гусеницы сизые окровавленные кишки. И ни у кого не поднялась рука его остановить, танк закончил свою бешеную пляску лишь после того, как раздавил последнего китайца. И никакого трибунала, только заставили того сержанта помыть танк в ближайшей речке. Они все тогда были способны убить – и убивали, не раздумывая, если надо, десятками и сотнями. Их уже не коробило от вида трупов, не тошнило от запаха крови. Все это стало обыденностью, в чем-то даже скучной и неинтересной. Да, если это чувство измеряется в убитых врагах, то он хорошо знал, что такое спокойствие.
Огненные сполохи воспоминаний мелькали в глазах какие-то секунды, так ему казалось. Но когда Басов вернулся в реальный мир, выяснилось, что Ирина уже спит, уронив ставшую вдруг очень тяжелой голову ему на плечо. И освободиться, не разбудив, очень сложно. Пришлось устраиваться поудобнее, насколько это позволяли угол кровати и полусидячая поза. Как ни странно, вскоре Басов тоже отключился.