Короче, товарищи, кажется, это была моя последняя такая командировка. «Таможня», в роли которой выступила военно-врачебная комиссия, не дала добро на продолжение активной службы. Примерно так же ссаживают на землю летчиков, когда по состоянию здоровья они способны угробить в полете и себя и машину. Направление в военный санаторий служило весьма слабым утешением после этой весьма неприятной новости. Сколько моих коллег после такого известия спивались или пускали себе пулю в висок. Но мы не такие, еще не знаю как, но мы прорвемся.
От тяжких раздумий о том, что же делать дальше, сегодня утром меня отвлек вызов к начальству. Сначала я думал, что речь пойдет о моей последней командировке, и был в некотором недоумении, поскольку мой рапорт об этом деле, написанный в госпитале, не должен был вызывать никаких вопросов. Чуть позже выяснилось, что он ничего и не вызвал, а дело было совсем в другом.
Генерал встретил меня в своем кабинете немного смущенной и виноватой улыбкой.
– Здравия желаю, товарищ генерал, – сказал я ему и, козырнув, замолчал, ожидая, что начальство само объяснит причины столь неурочного вызова сотрудника, формально находящегося в отпуске по состоянию здоровья.
– Здравствуй, Слава, и извини, что так вышло, – невпопад ответил он на мой вопрошающий взгляд, – сам же знаешь, что с медициной не спорят.
– Да я и не спорю, товарищ генерал, – ответил я, вспомнив, что с десяток лет назад генерал и сам находился в такой же ситуации, когда ему вот так же, по завершении августовской кампании по борьбе с грызунами, медики закрыли выход в поле.
– Ладно, – махнул рукой генерал. – Теперь слушай. Тут мне позвонили с самого верха, – легким кивком головы мой начальник отпасовал невысказанный вопрос к висящему на стене портрету. – Для какого-то очень важного и секретного дела им нужен офицер с большим жизненным опытом и развитой «чуйкой». А я-то знаю, что у тебя этого добра навалом.
Тут душа моя… нет, не ушла в пятки и не воспарила к небесам, а просто смутилась. Всю жизнь я исповедовал извечную солдатскую мудрость – быть в поле, подальше от начальства, и докладывать только о конечном результате своей работы. И вот, судя по всему, мне предлагается работать под непосредственным руководством человека, изображенного на портрете. Это и вставляет, и доставляет, причем одновременно.
– Ну как, Слава, ты согласен? – спросил генерал, видимо выждав положенное в таких случаях время. – Мне сказали, что ТАМ нужны исключительно добровольцы.
– Что за служба? – поинтересовался я.
– Подробности, извини, сообщить не могу, – ответил генерал, – ибо сам их не знаю. Скажу только то, что погоны тебе снимать не придется. Речь идет не о твоем переводе, а лишь о прикомандировании…