приюте в одном из беднейших регионов Гаити, а потом она
возвращается в Штаты и остальную часть года убеждает богачей
пожертвовать деньги приюту.
– Как путешествие?
– Затратно и прекрасно, как всегда. Ты должен поехать со мной в
следующий раз.
– Может быть, поеду, – говорю я и откидываюсь на спинку дивана,
погружаясь в тишину и спокойствие кабинета. - Меня заинтересовала
странная записка, которую ты обронила возле моей двери.
– Я вчера целый день провела с Анникой, – говорит она вместо
объяснения.
– Понятно. Она вернулась.
– И конечно, я тут же подумала о тебе. Как ты это воспринял?
Я пожимаю плечами. Что ей ответить, в самом деле? Если кто-то и
знает о тяжести ситуации, то это Хелен.
– Ты много времени с ней провёл?
– Нет, – отвечаю я.
– Это она так решила?
– Я. Она пыталась восстановить отношения.
К горлу подкатил комок, и я пытаюсь глубоко дышать.
Я не хочу проходить курс терапии чувств к маме. Я мельком гляжу
на дверь, рассчитывая, как трудно будет сбежать.
– Сближение с тобой – часть её лечения, – говорит Хелен.
– Надо внести изменения. Она должна вычеркнуть меня из своего
списка.
– Не думаю, что она с этим согласится.
Я выглядываю в окно позади её стола, гляжу на австралийский
папоротник размером с дерево, покачивающийся на ветру. Его явно
посадили до повального увлечения местными растениями в деревне.
– Можно мне сказать, что я думаю?
Она смотрит на меня с полуулыбкой.
– Ты расскажешь, хочу я того или нет.
Она смеётся.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
Я пожимаю плечами.
– Я тебя слушаю.
– Я подозреваю, что ты не сможешь быть по-настоящему счастлив,
пока не помиришься с Анникой.
Во рту застывает что-то похожее на смех.
– Помириться?
Она откидывается в кресле и изучающе на меня смотрит.
– Чем это должно быть, по-твоему?
– Не знаю.
– Подумай об этом.
– Я не хочу об этом думать.
– Ничего не получится, если ты будешь так сопротивляться, –
говорит она своим лучшим успокаивающим голосом врача.
– Я не хочу проходить терапию.
– Прости, – извиняется Хелен. – Я должна была тебя спросить.
– Может быть. Но я знал, что отказался бы, если бы ты спросила.
Она улыбается.
– Ты такой же сообразительный, насколько красивый.
Мы сидим в тишине несколько долгих секунд.
– Я не верю ей, – наконец говорю я, слова безудержно вырываются
из меня на этот раз.
– Чему именно?
– Тому, что она трезва. Всё ещё трезва.
Она кивает.
– Она должна снова заслужить твоё доверие.
«Сомневаюсь, что это возможно», – хочу сказать я, но молчу.
Вместо этого я просто смотрю на свои ноги, покрытые коричневой