невыносимо.
После этого я приношу все домой и развешиваю на верёвках, высохнув,
одежда становится тяжёлой и будто одеревенелой.
Когда подхожу к входной двери, Иззи сидит на крыльце в тени, обмотав
голову футболкой наподобие тюрбана. Cклонившись над пальцами ног,
она красит их блестящим красным лаком.
Я ещё не говорила с ней после ночного нашествия крыс и, могу
поспорить, что она в ещё более паршивом настроении, чем обычно, но
так я этого оставить не могу. Она лентяйничает, пока я драю её грязное
бельё. Я шумно роняю корзину с мокрыми вещами рядом с ней.
– Тебе надо развесить это, пока всё не покрылось плесенью.
Она на меня даже не смотрит.
– Мне некогда.
– Педикюр может подождать.
– Может быть, я займусь бельём, когда закончу с лаком.
Я хочу есть, моя футболка пропиталась потом, пока я стирала вещи, и
мне не хочется разжигать печь и готовить что-то из наших бесконечных
запасов овсянки. Я также не хочу есть погрызенные крысами хлопья
Cheerios даже больше, чем Иззи. Но этого я ей никогда не скажу.
Хочется влепить ей пощёчину, так всё бесит.
Я слишком долго стою неподвижно, потому что она начинает на меня
смотреть.
– Что?
– Займись бельём сейчас. Я пошла готовить завтрак.
– Я не буду ничего есть с кухни, где гуляли заразные крысы, так что на
меня можешь не готовить.
– Ты просто избалованная мерзавка.
Мышцы её лица, безумно похожего на лицо мамы широкими скулами и
тёмными линиями бровей, сводит от ярости, так напрягалось и лицо
мамы в минуты гнева. От этого кажется, что оно вот-вот лопнет, как
воздушный шарик.
– Я не избалованная мерзавка в отличие от тебя. Только ты постоянно
ведёшь так, будто отец тебя назначил венцом вселенной.
У меня глаза на лоб полезли. Я разворачиваюсь и ухожу.
Она кидает мне в спину:
– Ты понятия не имеешь, какой он на самом деле. Хочешь знать правду
об отце? Он обманщик, лгун, возможно, даже преступник.
Я моргаю. Я чувствую, как по спине стекает капля пота, и меня это
приводит в такую ярость, что я едва держу себя в руках.
– О чём ты говоришь? – я резко поворачиваюсь и спрашиваю так
спокойно, как только могу.
Иззи наносит последний штрих красного лака на мизинец, закрывает
флакон. Она внимательно на меня смотрит.
– Отец не просто ушёл в отставку. Его заставили подать заявление,
потому что кто-то обвинил его в преступлении, которое он совершил
вместе с одним из своих подчинённых, его должны были отправить под
трибунал.
– Только потому, что кто-то что-то сказал…
– Не без оснований сказал. Преступление было. Точно. А он отделался