— Я, конечно, не поверил, ваше превосходительство, — сказал он, — однако в Ставрополе устроили бойню арестованных и сослались на ваш приказ.
— Врут, — отмахнулся Шкуро. — Я лучше вам расскажу..
— Нет, я прошу вас, Андрей Григорьич, об этом деле. Я же прокурор. Обязан разобраться.
Шкуро недовольно объяснил:
— Когда я там был, мне доложили, что тюрьма разбита на три категории: первую я приказал немедленно освободить, вторую в последний момент, а третью…
Шкуро отвел правую руку в сторону, словно отодвинул что-то мешающее.
— Как это? — переспросил Краснов.
— Ну… Вывезти. У меня и список был.
— Я сейчас принесу, Андрей Григорьич, — услужливо подскочил Аликов, а эта услуга была генералу весьма неприятна.
— Да чего там смотреть, — убеждал Шкуро прокурора. — Все подлежат военно-полевому суду.
— А вот женщина? — нашел Краснов фамилию в списке.
Шкуро взял список и приказал Кузьменко, сидевшему близко за столом:
— Господин подъесаул, спрячьте этот документ, мы произведем в Ставрополе расследование. Правда, красные его уже взяли, но это ненадолго.
Кузьменко взглянул на список и сразу увидел:
«Жители станицы Темнолесской Сергунин Матвей, его жена Сергунина Катерина, их сын 25 лет Сергунин Павел — имели связь с разведкой красных, принимали у себя разведчиков, давали сведения о войсках Добрармии и казаков. Расстрелять».
За столом шел какой-то спор, но потрясенный Кузьменко не сдержался и спросил генерала:
— Андрей Григорьич, помните деда Сергуню из Темнолесской? У него еще сын на фронте ногу потерял.
— Не помню, — ответил Шкуро резко: ишь, мол, подъесаул распустился.
Не помнит! И Лену не помнит! А она тогда навела на него наган, и палец был на спусковом крючке. Убила — чувствовала, что встретятся. И была теплая ночь в Воронеже… И как же теперь жить тебе, Коля, если ты никогда больше ее не увидишь?
XVII
Кузьменко смотрел на своего генерала, и от ноющего сердца к жаркой голове поднималось все гнусное и счастливое, все непристойное и чудесное, что связывало его с этим человеком и с той, исчезнувшей навсегда. Он бы мог убить Шкуро прямо здесь на пустынной набережной Туапсе. Но тогда бы не осталось ничего.
Такое тихое хитренькое море, словно и нет за горизонтом, на крымской земле армии, готовой вновь продолжать убийства, грабежи, пожары, развал жизни. Шкуро, поглядывая на море, разговаривал с Шифнер-Маркевичем — встретились старые соратники. Другие генералы и офицеры стояли поодаль, возле автомобилей.
— Значит, обоих нас уволил Врангель? — съехидничал Шкуро. — А наша армия-то вот она. И штандарты в Крым отправили. И сами уедем.