— Свободно, товарищ комкор. Но я-то?
— Как раз по вашей специальности. Есть информация, что Шкуро начинает активизироваться.
III
Конечно, не надо было начинать с Германии и вообще не стоило с ней связываться, но все происходит именно так, как происходит. Тогда, в двадцатых, никто ничего и не знал, кроме тех, кому положено по службе. Шкуро открыто жил в Париже с семьей, даже сестрица с мужем нашлась. Он ничего не предпринимал, связанного с эмигрантскими делами, и удивился бы, даже, может быть, возгордился, узнав, что за его простыми начинаниями наблюдают из России.
Сначала был разговор с другом Елисеевым, по-прежнему удивлявшим своей человеческой привлекательностью. Чтобы сказать что-нибудь плохое о Федоре Ивановиче, наверное, надо было часами думать, да и то не придумаешь. На Гражданской был в порядке — от подъесаула поднялся до полковника, командира полка, и разошелся с тамошними начальниками лишь потому, что они не могли терпеть рядом офицера, превосходящего их всех. Оказавшись в Париже, купил в Латинском квартале, где много эмигрантов, ресторан — повар, судомойка, две кельнерши. И разговор со Шкуро начал Елисеев правильно — с Германии:
— Старые враги. Они тебя за своего никогда не примут. Даже Врангель не хочет с ними иметь дела. А там еще эти гензели. И у тебя что-то с Врангелем не получается.
— Потому что я был за Деникина, а он интриговал.
— Кроме, как бандитом, тебя и не называет.
— У него все бандиты, кто не с ним. Жаль, что Саша Кутепов у него сейчас.
Даже такой хороший друг не должен знать о тебе все — не только о твоих военных трофеях, но и о связях с немцами. Кто попал в их генштаб, тот и останется там, и его тайную кличку знает только один человек — Гензель.
От политики плавно перешли к разговору о лошадях. Посмотрев во французском цирке выступление всадников, Шкуро искренне удивлялся: разве могут сравняться они с кубанцами?
Елисеев знал все и объяснил: и про арену с диаметром 13 метров, и про центробежную силу, необходимый наклон лошади к центру и про сохранение равновесия акробатом.
— Акробаты, Андрей Григорьич, а у нас джигиты, — говорил Елисеев. — Не годится нам цирк. И лошади у нас другие. Я в Париже знаю многих казаков, умеющих джигитовать: есаул Панасенко из Уманской, сотник Рябчун из Пашковской, Галай из Дятьковской… А я сам? И еще будем искать. Место для тренировки я знаю — Монруж, стадион «Буффало». Двадцать тысяч зрителей. Деньги на стол, — засмеялся Елисеев. — Помимо времени на тренировки, нужны были деньги, чтобы платить за стадион, за содержание лошадей и джигитов, за пошив формы, за рекламу и музыку.