Гензель удивленно пожимал плечами, Солоцкий шепнул ему:
— Это продуманное представление. Театр для народа.
Виселицу установили перед штабным домом, где над крыльцом ветер играл трехцветным флагом, распоряжался Мельников. Ему помогали опытные казаки. Вынесли скамейку, намылили веревку. Толпа казаков и крестьян, чуть не в тысячу, собралась вокруг. Сидели на заборах, подростки даже на крышах.
Петрова вывели четверо казаков. Двое держали его связанные руки. На крыльце приговоренный будто споткнувшись рухнул, увидев виселицу, но конвойные его поддержали. Все же он остановился, начал сопротивляться, заговорил испуганно жалобно:..
— Я хочу просить полковника Шкуро. Где он? Я буду сражаться в его армии…
Его заставили замолчать, грубо толкнули, поволокли с крыльца к виселице.
— Шагай, шагай смелее, — злобно крикнул Мельников. — Ты ж комиссар!
Петров с трудом передвигал ноги. Тогда его подтащили к виселице, на крыльцо вышел Шкуро, Слащов, другие командиры. Слащов зачитал приговор. Петров слушал, грудь его вздымалась от учащенного дыхания, светлые волосы слиплись, упали, глаза вновь расширились.
После зачтения приговора Шкуро сказал:
— Не только я утвердил этот приговор, а все казаки нашего освободительного войска.
— Пощадите, — простонал Петров. — Я искуплю вину, отслужу…
— Молчи, сволочь, — сказал ему Мельников. — Не будет тебе пощады.
Вдруг что-то произошло с приговоренным — вскинул голову, глаза ожили, сказал хриплым натуженным голосом, нетвердо:
— Знаю, что не пощадите. Многих из вас такая же смерть ждет, — говорил комиссар, глядя в глаза Шкуро. — Я казак, как и вы. Прошу вас исполнить последнюю волю: тело мое отправьте матери в станицу Николаевскую. И еще скажу…
Шкуро махнул рукой, казаки-палачи схватили Петрова, подняли на скамейку. Один из них ловко накинул петлю, другой выбил скамейку. Закачался, заиграл ногами повешенный, выкатились и застыли удивленные лошадиные глаза.
Много смертей видел Андрей Шкуро, но эта почему-то запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Стоял на крыльце, глядя на последние судороги повешенного, и в лицо ударило холодом — порыв ветра из будущего. И с обычной человечьей противоречивостью обвисшее покручивающееся тело вызвало радостное удовлетворение, похожее на любовное. Ради такого ощущения надо чаще вешать врагов.
Подозвал Мельникова:
— Саша, пусть этот комиссар пока повисит, а потом…
— Я знаю — в станицу…
— Нет. Мы не обязаны выполнять желания повешенных комиссаров.
Положить его в тачанку и с каким-нибудь пленным отправить в Ставрополь, а на большом листе написать: «Так будет со всеми большевиками, если не сдадите Ставрополь».