Инна с удивлением посмотрела на часы. Из-за холода, большого количества впечатлений и рано наступившей темноты — не городской, щедро разбавленной огнями, а густой темноты захолустья — у нее было впечатление, что сейчас уже глубокая ночь. А оказалось, вовсе нет. Еще даже контора работает. И — как знать! — может, устроят ее сейчас в такую же уютную квартирку, как у них с мамой. Она переночует в тепле, стряхнет усталость, придет в себя, а дальше уже видно будет. Уже без особой неприязни, а с надеждой Инна устремила взгляд через лобовое стекло на освещенную фарами дорогу, по которой разгуливала поземка. Если бы она только представить могла, в каком состоянии находится служебное жилье при местном фельдшерско-аптекарском пункте, то, наверное, прямо на ходу выскочила бы из машины и пешком рванула назад.
А вот в конторе, куда, как и обещал, доставил ее Степан, об этом знали слишком хорошо. Лица сидящих в теплом помещении женщин вытянулись с одинаковым выражением растерянности, едва Степан представил им вновь прибывшую.
— Батюшки! — выдохнула одна из них, высказывая общее мнение. — Куда ж мы ее поселим-то?
— Найдете куда, так вашу растак! — загремел на теток Степан. — Оттого у вас и бегут фельдшера, что не можете условия им создать! Хоть эту-то не упустите, может, последнюю бог послал! А вы тут…
— Так никто уже и не ожидал, что кто-нибудь еще к нам согласится приехать, — оправдываясь, жалобно проговорила одна из конторщиц. — Степ, может, ты отвезешь ее? А заодно и печь там растопишь?
— Там топить дня два надо только для того, чтоб стены отогрелись! — рявкнул на них Степан. — Берите ее пока кто-нибудь к себе, а дальше видно будет. И попробуйте только упустить! Моей Верке пусть еще нескоро, но рожать предстоит, так она уж вся извелась, гадая, успеет ли к ней «Скорая» приехать. А тут пусть и девочка еще, да все свой человек рядом!
Приветливо кивнув Инне, Степан покинул контору, торопясь, надо думать, к своей беременной жене. После его ухода в помещении повисла тишина.
— Даже не знаю, что делать, — нарушая ее, развела руками одна из женщин. — Мой-то снова запил, скандалит по вечерам, так что к себе я ее забрать не могу.
— Я рада бы, да мы впятером ютимся в двух комнатах, — вздохнула другая.
— Давай-ка мы тебе чайку горячего нальем… — предложила третья, взглянув на Инну, пуще прежнего начавшую раскаиваться в том, что решила отправиться в этот поселок. — А потом уж решим, что делать. Не горюй, на улице не останешься!
От чая Инна не отказалась. Ей, растерянной, беспомощной, вот-вот готовой расплакаться, очень кстати пришлась сейчас чашка горячего ароматного напитка. По крайней мере, он помог растопить подступивший к горлу комок. Инна устроилась, присев к столу одной из конторщиц, и пила чай, обхватив чашку обеими руками, чтобы не упустить ни капли животворного тепла. В конторе, как и в кабине лесовоза, было хорошо натоплено, но внутренний холод неустроенности и одиночества, казалось, забирал ледяными щупальцами из тела все тепло на стадии зарождения. А то, что в контору постоянно забегал народ, спешивший сдать какие-то бумаги, чтобы побыстрее вернуться к себе домой, лишь усугубляло Иннино удрученное состояние. Каждому из прибывших конторщицы представляли девушку, и люди в большинстве своем тепло говорили ей: «Нужны нам такие кадры, ох как нужны!» Инна механически кивала в ответ, но уже и не пыталась запомнить лица, промелькнувшие перед ней за этот вечер. Сами собой запомнились лишь два человека, и именно потому, что среагировали на ее появление не так, как все.