Клод продолжает. Телефонные звонки ему — не скрывать. У телефонной компании будет распечатка.
— Но помни. Я только друг.
Эти последние слова даются ему нелегко, особенно когда мать повторяет их как катехизис. Начинаю думать, что слова могут претворяться в реальность.
— Ты мне только друг.
— Да. Заходил время от времени. Поболтать. Деверь. Помогал тебе. Ничего больше.
Излагает прозаически, словно каждый день убивает братьев, мужей для прокормления, — честный соседский мясник, чей кровавый фартук идет в семейную стирку вместе с полотенцами и простынями.
Труди начинает было:
— Но послушай…
Клод перебивает, вдруг что-то вспомнив:
— Ты видала? Дом у нас на улице, на нашей стороне, такого же размера, в таком же состоянии? Выставлен на продажу — за восемь миллионов!
Мать вбирает это молча. Переваривает «наш».
Вот как. Не убили моего отца раньше, и за это получили лишний миллион. Воистину, всяк кузнец своего счастья. Но. (Как сказал бы Клод.) Я еще мало что знаю об убийстве. Клод с его планом — пока не мясник, а повар. И план — сырой. Отсутствие отпечатков на бутылке гликоля будет подозрительно. Отцу станет плохо — что ему помешает вызвать «Скорую помощь»? Ему откачают желудок. Он жив. Что тогда?
— Цены на дома меня не интересуют, — говорит Труди. — Это дело второе. Большой вопрос вот в чем. Чем рискуешь ты, себя какому риску подвергаешь, если хочешь доли? Что-то пойдет не так, я попадусь — ты где будешь, раз я отмыла от тебя спальню?
Я удивлен ее прямотой и резкостью. И не то чтобы радуюсь, а жду, и внутри у меня холодно разжимается пружина. Размолвка у злодеев, бесполезный уже план похерен, отец спасен.
— Труди, я буду с тобой неотступно.
— Ты будешь спокойно сидеть дома. Твердое алиби. Ведать не ведал ни о чем.
Она думала над этим. Думала, а я не знал. Она тигрица.
Клод говорит:
— Дело в том…
— А я хочу, — перебивает она с жаром, от которого твердеют стенки вокруг меня, — чтобы ты был повязан. По рукам и ногам. Если у меня провал, то и у тебя провал. Если я…
Звонят в дверь, раз, другой, третий, мы застываем. По моему опыту, так поздно никто не приходил к парадной двери. План Клода настолько безнадежен, что уже провалился — уже полиция. Никто больше не станет звонить в дверь с такой настойчивостью. Кухня давно на прослушке, они все знают. Будет, как хотела Труди: пойдем ко дну вместе. «Малыши за решеткой» — была такая документальная радиопередача, очень длинная: я слышал ее как-то днем. В Штатах осужденным убийцам, кормящим матерям, позволяли растить малюток в камерах. Это преподносилось как достижение просвещенного века. Но, помню, я подумал: младенцы ничего плохого не сделали. Отпустите их на волю! Ну ладно. Это — в Америке.